Всё началось с грифона

– Ты приглашаешь меня на свидание? – поинтересовалась я.

– А ты согласна?

Себастьян улыбнулся. Он, конечно, шутил – и я тоже.

– Себастьян? – позвала я. – Как думаешь, мне можно это делать?

– Делать что?

– Общаться с тобой.

– Почему нет?

– Не знаю. Мне просто кажется, что могут быть какие-то правила или что-то вроде того. Скорее не для тебя, а для меня. Не думаю, что папа заводил дружбу с клиентами.

– Хочешь прекратить? – отозвался Себастьян. – Мне больше тебе не писать?

– Ну уж нет, – возразила я. – Думаю, если мне будет не с кем об этом говорить, я буквально взорвусь. Да и это в каком-то смысле круто. Не знать. Так даже веселее.

Он снова улыбнулся.

– Что? – спросила я. – Я что-то не так сказала?

– Ты заявила, что это весело, – ответил он. – Мне тоже так кажется.

Когда тем вечером я выходила из клиники, у меня перед глазами все еще стояли лицо Себастьяна, его улыбка и глаза. В нем по-прежнему было что-то такое, что никак не получалось понять. Я все еще слышала его голос, потрескивающий в динамике, и мне было хорошо. Я чувствовала надежду. Когда я крутила педали, направляясь домой, в груди затрепетало что-то крошечное, теплое и непонятное.

Подойдя к дому, я увидела на пороге коробку пиццы. На приклеенном к ней стикере был нарисован смайлик.

Я прокричала «спасибо» в направлении дома Франчески, в ответ мне раздался собачий лай. Я занесла пиццу в дом, намереваясь отправиться с ней в комнату и поесть там.

Ковер в коридоре на втором этаже был словно мягче обычного, и мне казалось, что я просыпаюсь от чего-то, возвращаюсь к жизни. А потом я увидела дверь в комнату моего отца – как всегда закрытую, – и во мне поднялся гнев, заглушив хорошие чувства все до единого.

Проходили недели. Абсолютно все вокруг – мои друзья, школьный психолог, с которым я несколько раз встречалась, доктор Пи, фельдшеры в клинике – считали, что рано или поздно я продам папин бизнес, но этого пока не происходило.

Я и сама не могла объяснить, почему мне было так трудно расстаться с клиникой. Я не была ветеринаром, да и дела шли очень плохо. Дэвид Джинн, бухгалтер моего отца, а теперь и мой, подтвердил это однажды вечером.

– Особых надежд не внушает, – признался он по телефону.

– Что мне делать? – спросила я.

– Избавляться от клиники при первой же возможности, – ответил Дэвид.

Он начал работать с отцом в первые месяцы после смерти мамы, странные и радиоактивные. Не так много людей готово было добровольно войти в облако смятения, которое собой представляла наша жизнь в тот год. Дэвид был единственным, кто остался с нами.

Я знала, что он прав. Обычно так и было. В то же время я, наверное, ждала, даже надеялась, что зазвонит телефон и странная девушка, которая познакомила меня с Киплингом, снова заглянет в дверь моего кабинета. Я хотела приносить пользу и желала получить еще один шанс.

Однако в следующий раз пришла не она.

– Первым делом тебе нужно знать, что я ведьма.

Это было первое, что сказала мне Мэллорин Мартелл, после того как представилась. В вестибюле не оказалось никого, кроме нас двоих и Доминика, который разговаривал по телефону. Три дня назад был Хеллоуин, а с тех пор как я встретила Киплинга, минуло уже почти два месяца. За все это время не произошло ничего хоть немного необычного, но в один прекрасный день я зашла в клинику после уроков и обнаружила, что в вестибюле меня ждет девочка, тайком таская из вазы на стойке регистрации остатки хеллоуинских конфет.

Мэллорин Мартелл выглядела словно помесь непоседливого щенка и эмо-подростка. На ней были футболка с Тоторо, выцветшая джинсовая куртка, черные легинсы и зеленые мартинсы. С одного плеча устало свисал старый рюкзак, усеянный нашивками с потертыми колдовскими символами, нарисованными фломастером. У девочки были вьющиеся светло-русые волосы, непокорная челка и теплые ореховые глаза, которым даже обилие дымчатых теней для век не мешало ярко блестеть. У ее ног спокойно стояла картонная переноска для кошек, из которой не доносилось ни звука. У меня перехватило дыхание. Это то, чего я ждала? Она одна из них? Может, это мой шанс? Не сказав больше ни слова, я жестом пригласила девочку в офис.

Как только мы вошли, она поставила переноску на пол. Изнутри ненадолго послышалось шебуршание какого-то пушистого зверька, который явно устраивался поудобнее в узком пространстве, но у меня не получилось ничего разглядеть через маленькие отверстия для дыхания.

– Ведьма, – сказала я, закрыв за нами дверь.

– Зато не злая, – ответила она со смехом. – Не переживай.

Я тоже попыталась рассмеяться, но не была уверена, что поняла шутку.

Злые ведьмы существуют? Мне и правда стоит переживать?

Существовало два варианта: я говорила либо с ведьмой, либо с сумасшедшей. Кем бы ни была эта девчонка, в кошачьей переноске в любом случае кто-то сидел, и мне хотелось знать, кто именно.

– Так там, э-э, твой черный кот? – спросила я.

Вопрос оказался неудачным.

Лицо Мэллорин помрачнело, улыбка исчезла, а глаза потускнели от усталости. Я могла поклясться, что она застонала от разочарования.