Всё началось с грифона

Последовала долгая пауза, и я уже начала задумываться, не переборщила ли с сарказмом. Он злится? Расстроен? Может, он решит, что я того не стою? Да и хотела ли я этого на самом деле? Если оставить Киплинга и всех связанных с ним людей в прошлом, жизнь станет проще и куда менее зыбкой.

Динь.

«Я серьезно, – написал Себастьян. – Ты всегда можешь со мной поговорить и рассказать мне все что угодно».

Я начала печатать, набрала два слова, глянула на них и передумала отправлять. Слова смотрели на меня с экрана – самое правдивое, что я когда-либо писала.

«Мне страшно».

Я долго не сводила с них взгляда, держа большой палец над кнопкой отправки. Рассказать ему? Могла ли я ему доверять?

Динь. Сообщение от Себастьяна.

«Ладно, надо идти мыть посуду после завтрака».

Я удалила написанное.

«И чтоб ни пятнышка, – ответила я. – Спасибо тебе».

Через несколько дней я снова влилась в привычный школьный ритм. На меня перестали обращать внимание в коридорах, и мне каким-то образом удалось закрыть большую часть долгов. Бывало, что я до темноты занималась с Грейс и Кэрри в гостиной Финчей. В другие дни я проводила время в клинике, разбираясь с непрошеными взрослыми обязанностями, отдающими запахом пыли. Счета поставщиков, зарплаты, арендная плата, коммунальные платежи. Один наш рентген-аппарат был на последнем издыхании, на нас висело две ипотеки. Гора задач, казалось, не уменьшалась, и всегда находилась та, у которой поджимали сроки. Никого не волновало, что единственная причина, по которой я должна была всем этим заниматься, заключалась в том, что моего отца только что убили.

Иногда, когда в клинике было мало дел, я доставала визитку, оставленную странной девушкой, – чайник со свернувшейся внутри змеей – и изучала ее в поисках подсказок. Скрытый номер телефона, не замеченный мной адрес электронной почты, какое-нибудь секретное сообщение, зашифрованное в незамысловатом рисунке. Однако визитка выглядела как обычно, и чем больше я на нее смотрела, тем больше мне казалось, что в этом нет никакого смысла.

Порой я начинала думать, что на самом деле ничего и не происходило.

Раз в неделю Кэрри, Грейс и я ходили в бабл-ти-кафе рядом со школой и разговаривали об обыденных вещах – школе, музыке и парнях. Самой горячей темой оставалась влюбленность Грейс в футболиста по имени Хоуи.

– Он так улыбался тебе на сегодняшнем собрании, – сказала Кэрри на одной из таких посиделок.

– Он всем так улыбается, – возразила Грейс. – Это ничего не значит! Маржан, скажи ей, что одна улыбка ничего не значит.

Я лишь усмехнулась и сделала глоток чая.

– Что здесь смешного? – требовательно спросила Грейс.

Наблюдать за Грейс, которая была обычно очень собранной и уверенной в себе, но теперь вела себя как Кэрри перед экзаменом, было и правда забавно. Все это продолжалось уже несколько недель, и я начала подозревать, что Грейс втайне наслаждалась этими переживаниями и вниманием.

Все было почти так же, как до смерти папы, но теперь в моей жизни появилось то, о чем я не могла рассказать; истории рвались наружу, но я не могла ими поделиться. Иногда мне хотелось закричать: «Грифоны существуют! Самые настоящие грифоны!» Мы трое как будто стали совсем крошечными, но видела это только я.

К счастью, у меня был Себастьян.

Мы болтали с ним каждый день – иногда по видео, иногда просто обменивались дурацкими сообщениями. Я сама удивлялась тому, с каким нетерпением ждала уведомлений с его именем наверху. Было невероятно приятно не осторожничать, не чувствовать во время разговора, что я скрываю добрую половину своей жизни.

– Люди не знают того, что знаем мы, и из-за этого я на них злюсь, – призналась я. – Как будто они виноваты в том, что я ничего не могу им рассказать. У тебя такое бывает?

– Постоянно, – ответил он. – Нужно научиться быть двумя разными людьми – тем, кто знает, и тем, кто не знает.

– Я как будто ненавижу ту часть меня, которая не знает, – сказала я.

– Я тоже, – подтвердил Себастьян.

Мы разговаривали по видео. Я сидела в подсобном помещении клиники, а он был в пустом читальном зале своей шикарной школы-пансиона. Под взъерошенными волосами лицо Себастьяна – немного обесцвеченное и искаженное камерой и чуть сонное – все еще было таким же выразительным и живым, каким я его запомнила с нашей первой встречи. В чертах его лица и в том, как они сочетались друг с другом, было что-то, что я никак не могла до конца удержать в голове; словно бы какая-то неразгаданная тайна, в которой я хотела разобраться. Разговаривая по видео, я могла повнимательнее рассмотреть лицо Себастьяна; при этом я не производила странное впечатление и не было ощущения, что я пялюсь. Я вглядывалась в его черты каждый раз и все же так и не смогла понять, что в них такого и почему я никак не могу отвести взгляд.

– И что ты делаешь? – спросила я. – Когда злишься.

– Иду к Киплингу, – ответил он. – И сижу с ним. Напоминаю себе, почему оно того стоит.

– Что делать тем, у кого под рукой нет грифона?

– Можешь вернуться в любое время, – сказал Себастьян.