Всё началось с грифона

– Ты не знаешь, что там произошло, – возразила я, – и даже не представляешь, насколько важно это существо. Мы должны сделать все, чтобы защитить его.

– Ты рискуешь жизнью, – прокомментировал он. – А ведь это я помог тебе сюда добраться и буду виноват, если тебя убьют. Пожалуйста, избавь меня от угрызений совести.

– Я не просила тебя идти со мной, – отрезала я.

Слова прозвучали резче, чем мне бы этого хотелось. Себастьян помрачнел.

– Прости, – извинилась я. – Я не хотела…

– Ты права, – произнес он. – Я пошел с тобой, так как думал, что у нас есть нечто общее. Меня никогда никто не понимал, но мне казалось, что у тебя это получилось.

– Так и есть, – сказала я.

Но, должно быть, другого не всегда можно понять. Как я вообще могла объяснить ему то, что чувствовала рядом с единорогом? С таким же успехом в тот момент можно было разговаривать с Кэрри или Грейс.

– Это мое решение, – проговорила я. – Я должна это сделать, каковы бы ни были последствия. Я не прошу тебя понять, но, раз уж ты здесь, хочу, чтобы ты мне помог.

Себастьян ничего не сказал, его лицо выражало смесь растерянности и беспомощности.

Мы услышали шаги Девина. Он вошел в комнату с большим пластиковым тазиком в руках. Внутри были бутылка дистиллированной воды, полотенца, опасная бритва, охотничий нож, бутылка виски, набор для шитья и тюбик суперклея.

– Все, что есть, – сообщил Девин. – Могу вскипятить воды.

Себастьян покачал головой.

– Кому-то не поздоровится, – предрек он. – Если не найдешь способ смирить и усыпить его, как сделал бы любой здравомыслящий врач.

– Есть еще веревка, – предложил Девин. – Можно привязать его потуже.

– Веревки рвутся, – возразил Себастьян. – Подумай, Маржан. Если ты погибнешь, кто поможет остальным существам? Разве кому-нибудь это под силу?

Он был прав. Кроме того, за все годы, что я провела в клинике, я ни разу не видела, чтобы папа оперировал животное без седативных препаратов.

– У вас есть что-нибудь, с помощью чего получится успокоить единорога? – спросила я Девина. – Хоть что-нибудь?

Мгновение он молчал, шаря глазами по комнате и избегая моего взгляда, потом потер лоб и втянул воздух сквозь зубы.

– Да, – сказал Девин после долгого молчания. – У меня есть немного морфия.

В комнате воцарилась тишина, мы переваривали новую информацию.

– Что ж, отлично, – заговорила я. – Думаю, морфий подойдет.

– Он… э-э-э… хороший, – пробормотал Девин. – Такой используют в больницах. Да и дорогой, так что… Я покупаю его у медсестры в университете. Для ноги. У меня в колене застрял осколок самодельного взрывного устройства. Вытащить никак. Временами болит адски. Старина морфий помогает.

– Вы воевали, – понял Себастьян.

– В Ираке и Афганистане, – ответил Девин. – Провоевал три года. Заработал пару шрамов, а с ними привязалась и парочка призраков. Морфий отгоняет и их. Псы тоже, но…

Он пожал плечами.

– Не в первый раз хороню друзей. Чай, и не в последний. Так что давай-ка начинай, пока я не передумал отдавать этой твари остатки своего добра.

Мы осветили сарай рабочими фонарями. Единорог наблюдал за нами из центра комнаты, веревки туго натянулись у него на шее. Он сердито прищуривался каждый раз, когда Девин снова включал свет.

«Ему больше нравится в темноте, – подумала я. – Ну разумеется».

Когда стало достаточно светло, Девин взял маленький коричневый флакончик, наполнил жидкостью шприц и после минутного колебания протянул его мне.

– Кроме тебя к вене никто и близко не подберется, – объяснил он.

Я держала шприц, а в голове крутились вопросы.

Этого хватит? Или слишком много?

Дозировку мы определили, покопавшись в интернете. Я понадеялась, что единорог не очень отличается от лошади и мы на верном пути.

Себастьян положил руку мне на плечо, секунду удерживая меня на месте, а потом убрал ее.

– Будь осторожна, – попросил он. – Пожалуйста.

Я кивнула.

Единорог топнул одной из раненых ног и фыркнул. Я медленно подошла к нему, а когда оказалась рядом, в нос ударил его запах. Теперь существу было достаточно одного резкого движения, чтобы затоптать меня или пронзить насквозь. И все же единорог не подался назад и не запаниковал. Он наблюдал за мной горящими черными глазами, его ноздри раздувались, а в облике читалась ярость, хотя единорог никак ее не выражал.

Я провела пальцами по его бокам и почувствовала, насколько древняя эта сущность. Я стиснула зубы, ощущая тяжесть миллионов лет, погонь длиной в столько же миль, и попыталась сосредоточиться на том, что мне нужно было сделать. Следовало вернуться мыслями в процедурный кабинет клиники, вспомнить, как папа направлял мою руку, тихо шепча мне на ухо указания. Пальцы скользили по шерсти единорога. Когда я нащупала сердцебиение между мышц ноги, то сбрила шерсть бритвой Девина, обнажив под ней темную жесткую кожу, а потом еще раз проверила пульс. Сделав вдох и произнеся что-то вроде молитвы, я воткнула иглу.