Всё началось с грифона

Стропила содрогнулись. Устроившийся под крышей воробей – а может, это была летучая мышь – захлопал крыльями. Я подпрыгнула. Шум стих так же быстро, как и начался.

Зверь громко фыркнул, и в воздух поднялось мерцающее облачко пыли. На мгновение в луче света промелькнуло что-то огромное, узловатое и покрытое острыми шипами, а затем вновь исчезло в темноте под чердаком. Доски сарая пришли в движение от низкого рокочущего дыхания. Оно было таким могучим, что я содрогнулась. Распрямилась пара длинных сильных передних ног, широкие раздвоенные копыта вонзились в грязь. С огромным трудом, покачиваясь, единорог выпрямился во весь рост и нетвердо шагнул на свет.

Он напоминал скорее оленя или вапити, чем лошадь, его серо-коричневую шерсть покрыл слой грязи, пыли, сена и крови, ноги были длинными и мускулистыми. Животное выглядело большим и крепким, как лось. Кривой, узловатый рог, торчавший из макушки, напоминал пару трофейных, которые грубо сплели в один. На их концах застыла запекшаяся кровь.

Единорог шагнул ко мне, и две обвязанные вокруг его шеи веревки туго натянулись. Дальние их концы были обмотаны вокруг прочных деревянных опорных балок сарая. Существо дернуло за веревки. Единорог тяжело дышал и бил копытом по земле, но не старался порвать путы и не собирался пронзать меня рогом, когда я сделала еще один шаг. Морда существа была усеяна старыми шрамами. На макушке, в том месте, откуда торчал рог, шерсти не оказалось – она стерлась, а розовато-серая кожа под ним выглядела мозолистой и твердой. Черные копыта были сплошь в царапинах и сколах, ноги и ребра пересекали сотни шрамов: круглые неровные пулевые ранения; аккуратные маленькие срезы, оставленные, вероятно, стрелами; длинные порезы от мечей, ножей и копий; следы укусов; морщинистые шрамы от ожогов. На голой коже можно было разглядеть паутину темных вен: возможно, единорога пытались отравить. Рядом с задними конечностями виднелась старая рана, оставленная какой-то впившейся в кожу сетью: наверное, его пытались поймать в силки. Каждый шрам рассказывал свою историю. Когда единорог переступил с одной мощной ноги на другую, раны тоже переместились – этот узор, который означал жестокую борьбу за жизнь, гипнотизировал. За этим можно было наблюдать часами.

– Как он сюда попал? – спросила я.

– Околачивался по здешнему лесу, – ответил мужчина. – Пару месяцев так точно. Спроси любого, кто у нас тут охотится: они видали следы и то, что он сделал с теми койотами.

Единорог моргнул и прищурился. Его черные глаза влажно блестели: они широко распахнулись, в них читались недоверие и вызов. Существо свирепо зарычало и махнуло рогом в мою сторону. Я отскочила, но он скорее предупреждал, не пытаясь по-настоящему нанести удар. Я вновь шагнула к единорогу. Его глаза грозно сузились, превратившись в щелочки, из горла вырвалось низкое рычание. На груди существа блестела под слоем пыли свежая темная рана, ободранная нога была вся в крови.

– Он ранен, – сказала я.

– Кой-чего из этого – мои псы постарались, пока он их не прикончил, – сказал Девин, подходя ко мне сзади. Его лицо побледнело от гнева. – У меня была пара пастушьих собак – Рекс и Триг. Хорошие псы, гоняли койотов. Пару ночей назад я услышал, что собаки зарычали, а потом разразилась драка. Одного этот зверь проткнул рогом, другому проломил голову, но ногу они ему хорошенько потрепали. Я полоснул его по ребрам охотничьим ножом, лезвие тут же сломалось. Потом пальнул мелкой дробью и связал, пока он не успел очухаться. Не знаю, почему не убил эту тварь. Они были хорошими псами. Не делали ничего дурного.

Голос Девина задрожал, и он замолчал. Я отвела взгляд. Он не собирался делиться своим горем. Единорог наблюдал за происходящим без жалости или угрызений совести.

– Сожалею о вашей утрате, – произнесла я.

– Я любил этих псов, – сказал он с горечью. – Это, пожалуй, единственное, в чем я нынче уверен.

Девин Тёрстон, казалось, действительно разозлился и готов был убить. Я сомневалась, что даже бессмертный единорог переживет заряд крупной дроби с такого расстояния. И все же под маской гнева и печали я заметила странное беспомощное выражение и поняла, что Девин этого не сделает.

– Если вы не против, – сказала я, обращаясь одновременно и к нему, и к единорогу, – я хочу поздороваться.

Я шагнула в темный сарай и протянула руку к существу. Единорог стоял неподвижно, непокорный и бесстрашный. Кончиками пальцев я прикоснулась к колючей, грубой шерсти на его морде. Метка у меня на груди горела настоящим теплым огнем, жар от нее расходился по телу. Я запустила пальцы в шерсть единорога, коснулась его кожи и закрыла глаза.

Бег. Бесконечный бег. Тысячи разных погонь сливаются в одну.

Рокот моторов, стук лошадиных копыт, лай гончих. Свет фар, прожекторов и факелов. Пули, стрелы, камни.