Конечно, автор был настолько ещё молод, что не успел съесть пуд соли в технике сложения стихов, зато именно молодое, задорное чувство ощущения самой жизни, её сказочных истоков и ставят «Конька-Горбунка» в один ряд с любимыми произведениями русской литературы. Пройдут годы, и он скажет: «Вся моя заслуга в том, что мне удалось попасть в народную жилку. Зазвенела, родная, и русское сердце отозвалось». И впрямь, звенит она и по сегодня.
На волне творческого взлёта и самой молодости Ершов пишет одноактный водевиль «Суворов и станционный смотритель», что говорит о его явных драматургических способностях. И хотя актёры столичного театра очень хотели сыграть пьесу, цензор отозвался о ней, как о «зазорной, порочащей славное имя героя». Но это было, мягко говоря, несправедливо, так как образ Суворова в водевиле, блещущем юмором и весельем, был ближе к тому, что сохранился в памяти простых людей, а не в официальных кругах. Пьеса всё-таки увидела свет, но уже в Тобольске, в гимназическом театре.
Не оставляют Ершов в эти годы и стихи. И в них наяву та позитивная поэтическая смелость, что свойственна его произведениям петербургского периода. Вот, к примеру, несколько строк из стихотворения «Русский штык».
Но, как мы знаем, скоро только сама сказка сказывается. Судьба же, как правило, не терпит однообразия, и вскоре полоса успеха и заслуженного признания сменяется для Петра Ершова другой, куда более тёмной и прозаичной. Умирает отец, а после и старший брат Николай, и приходится думать о возвращении в Тобольск, чтобы стать опорой для матери.
Однако до этого надо получить назначение от попечителя учебного округа с весьма говорящей фамилией Дондуков-Корсаков на работу в Тобольске. Причём ожидание самой аудиенции растянулось больше, чем на год! Не имея надёжных средств к существованию, чувствуя охлаждение к нему светского общества после недавнего литературного триумфа, имея с детства немудрёное здоровье, усугубившееся капризным петербургским климатом, в неведении своего будущего, Ершов впервые узнал, что такое бедность и одиночество в чужом, хотя и прекрасном городе.
Не получив на аудиенции с важным чиновником ответов на свои конкретные вопросы, поэт ещё год терпит унизительную волокиту, и только летом 1836 года он наконец получает назначение в Тобольскую гимназию. Прощайте, университетские друзья, прощай, Петербург, с его театрами и музеями, насыщенной литературной и общественной жизнью, его журналами и издательствами. Но Пётр ещё уверен, что в Тобольске послужит просвещению и культуре местного населения с позиций образования, направленного прежде всего на развитие творческой, думающей личности. И, уж конечно, на родине, дома, он воплотит свои литературные замыслы, в частности, вплотную приступит к созданию обширной поэмы-сказки о русском герое-молодце, побеждающем тёмные силы.
Однако после встреч с официальными лицами – губернатором, а после и с директором гимназии – талантливый поэт, верноподданный живого русского языка, получает право преподавать всего лишь латынь в младших классах! Как он потом признавался сам, это была мука не только для учителя, но и для учеников. Слава богу, в конце концов он был переведён в старшие классы преподавать философию и словесность. Но и тут, согласно программам, для тщательного изучения предлагались древние языки, а философии надлежало учить таким образом, чтобы напрочь отсечь все попытки осмысления современной общественной жизни. Понятно, что после восстания декабристов «как бы чего не вышло» было весьма актуально для властей.
Пётр Павлович, не желая мириться с этим, использует свои возможности для рассказов о встречах в Петербурге с умнейшими и талантливейшими людьми, учит размышлять над текстами, иметь свою точку зрения на происходящее, поддерживает в учениках тягу к сочинительству, – словом, активно выбивается из предначертанных рамок. Ученики вспоминали, с каким желанием спешили на его лекции, как много они им давали!