Поразительная искренность человека, уже обожжённого не раз кознями судьбы! Словно «Конёк-Горбунок», как истинный друг, продолжал заряжать поэта своей энергией и радостью жизни.
Провинциальная жизнь со всеми её «сюрпризами» для человека творческого, ещё недавно имевшего большие планы на жизнь, познавшего громкий и заслуженный успех, жившего в первую очередь чувствами, частенько опускала талантливого сказочника на землю, а порой и попросту бросала в беды и нужду. Но и тогда Пётр Павлович как истинный христианин не сетовал на бога.
Но вернёмся в Тобольск, где Ершов старается привнести в учёбу живое духовное начало – тот же театр и хор учащихся. Параллельно продолжает работу над «Мыслями о гимназическом курсе», которые так и не были приняты к воплощению недалёкими людьми из числа чиновников. Однако Пётр Павлович не оставляет надежды на успех дела и в конце 1844 года представляет на рассмотрение в Министерство народного просвещения свой объёмный труд – «Курс словесности». В нём Ершов обобщил результаты поисков и раздумий, связанных в том числе с личным, уже не маленьким опытом преподавания. Естественно, своё место отводилось в нём и великой русской литературе, её значению в создании гармоничной личности. Около трёх лет рукопись ходила по кабинетам министерства! Одного из академиков, кто решал судьбу замечательного труда, Белинский назвал «пошляком, педантом и школяром». И впрямь: «А судьи кто?» Заключение таких судей было весьма туманным и витиеватым, из чего следовало, что годы вдохновенного и глубокого труда, в том числе в ущерб собственному литературному творчеству, были потрачены напрасно.
А полоса потерь и неудач продолжалась. Назначение Ершова на освободившееся место директора гимназии могло бы снять часть проблем, в том числе материальных, но и тут судьба отвернулась: в глазах «бдительного» губернского начальства Пётр Павлович был недостаточно законопослушным и преданным власти. В литературном творчестве на фоне всего этого успехи тоже нечасты. В письме к университетскому другу Владимиру Треборну он признаётся: «Притом, вы живете в таком мире, где каждый час приносит вам что-нибудь новенькое; а наши дни проходят так однообразно, что можно преспокойно проспать целые полгода и потом без запинки отвечать – все обстоит благополучно. Ты просишь моих стихов, но надобно узнать прежде – пишу ли я стихи, и даже – можно ли здесь писать их». И всё-таки в эти годы он создаёт романтическую поэму, связанную с покорением Ермаком Сибири, «Сузге. Сибирское предание».
Не очень надеясь на верность ему поэзии, но не желая расставаться с любимым творчеством, он пишет рассказы, которые были собраны в книгу под названием «Осенние вечера». И действительно, в повествовании о пережитом, о родной Сибири автор обходится без ярких чувств, без былых красок литературного языка. Юмор, задор, лукавинка, ощущение сказочности и полноты жизни остались в «Коньке-Горбунке». И рассказы долго гуляют по петербургским издательствам и выходят в печати только через несколько лет. И даже давно признанный «Конёк-Горбунок», заново отредактированный автором, вышел в печати только в 1856 году, после кончины Николая I. Недолгая радость опять осветила жизнь поэта: «Конёк мой снова поскакал по всему русскому царству. Счастливый ему путь!..»
К слову сказать, не случайно цензура то и дело придиралась к сказке. Царь-то в ней выглядел прямо-таки незавидно: и он, и челядь его нещадно обворовывали народ. «Уж не намекает ли автор на нищенское положение работного люда на самом деле?» – думали слуги русского царя.
И в то же время читателя любого возраста и положения подкупал юмор, да и просто интонация рассказчика из самой народной глуби: