Стихи, вошедшие в природу
(А. Фет)
А песня действительно зрела – видимо, и тогда, когда он чувствовал свою ущербность перед дворянскими сынками как незаконнорожденный. И тогда, когда в течение 13 лет тянул армейскую лямку, надеясь заработать это самое дворянское звание. И когда связал свою жизнь с богатой женщиной, став крепким хозяином-крепостником. Вообще же Фет не сочувствовал не только революционерам, бившимся за свободу крестьянства и новые реформы, но и даже просто либералам – всё по той же в основном причине, ибо быть настоящим русским дворянином, по его убеждению, значило быть верным государю и сложившемуся укладу жизни. Долгожданное дворянство он получил, когда ему уже было за 50.
Но была и молодость, учёба в Московском университете, где он сблизился с Аполлоном Григорьевым, тоже поэтом, и вошёл в кружок студентов, что с большим интересом занимались философией и поэзией. И, будучи студентом, Фет издал первый сборник стихов – «Лирический Пантеон». Так что вовсе не случайно вспыхнувшее в нём спустя годы то вдохновение, что подарило нам удивительные по искренности, свежести восприятия природы и любви, фантастически мелодичные стихи.
Здесь соединились и гениальная простота интонации, и тот неуловимый ореол над строчками, что делает их настоящей поэзией. Фета не раз обвиняли в тяготении к чистому искусству, но это было несправедливо, потому что в каждом слове стиха – реальная жизнь, её полутона, наполняющие ту самую неуловимую ауру, в которой и намёки, и умолчания, то есть тайна, всегда влекущая читателя.
В начале сороковых годов два журнала – «Москвитянин» и «Отечественные записки» – опубликовали циклы стихов Афанасия Фета «Снега» и «Вечера и Ночи». А в поэме «Талисман» автор напрямую объяснялся в своей любви к селу, деревенской природе в таких стихах, как: «Деревня», «Люблю я приют ваш печальный // И вечер деревни глухой…» и других. И это было понятно, особенно тем друзьям, что знали о его приверженности к унынию, меланхолии, а порой и отчаянью, ибо душа требовала одного, а жизнь заставляла заниматься совсем другим. Это и военная карьера, и впоследствии множество хозяйственных хлопот по имению. «Я не видал человека, которого бы так душила тоска, за которого бы я более боялся самоубийства… Я боялся за него, я проводил часто ночи у его постели, стараясь чем бы то ни было рассеять… страшное хаотическое брожение стихий его души, – вспоминал Аполлон Григорьев, один из самых близких друзей. – Этот человек должен был или убить себя, или сделаться таким, каким он сделался… он был художник, в полном смысле этого слова: в высокой степени присутствовала в нем способность творения… Так сознал и так принял этот человек свое назначение в жизни». Нет сомнения – поэзия спасла для нас Фета! Это ли не чудодейственная роль искусства!
Разве это не живопись, выраженная строками? О музыкальности многих его стихов уже сказано немало, а вот умение так живописать – свойство тоже нечастое, подвластное только очень большим талантам. И это новый штрих в развитии русской поэзии, идущий не от впечатляющих метафор, а от собственной реакции автора на красоту мира.