Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов

Художник Юрий Анненков вспоминал, что «наиболее характерным выражением лица» Ахматовой была грусть. «Даже – когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала её лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел её, слушал её чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от её лица: глаза, губы, вся её стройность были тоже символом поэзии».

Он же в своих воспоминаниях рассказывает о большом взаимном уважении и духовной близости Ахматовой и Блока, что находит подтверждение – конечно же, в стихах.

Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.

Там малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом…
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня.

У него глаза такие,

Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.

Но запомнится беседа,

Дымный полдень, воскресенье,
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.

(«Я пришла к поэту в гости…»)

А жизнь продолжала испытывать её. В 1921 году был расстрелян Николай Гумилёв по скороспелому обвинению, что было тогда в порядке вещей.

Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.

(«Не бывать тебе в живых…»)

Слепой и жестокий каток диктаторского отношения к культуре, уже после войны, не миновал и Анну Андреевну: её поэзия запрещена к печатанью, а сама она исключена из Союза писателей СССР как представитель «безыдейного литературного болота». Быть верной себе и своему искусству в те годы расценивалось как преступление против страны. И убийственные решения принимались не где-нибудь, а в самом ЦК ВКП(б). После этого Ахматова, подвластная всегда своему сердцу, надолго замолкает для общества. Однако неведомыми путями её поэзия достигает людских сердец, пробивается к свету сквозь хулу и опалу.

Не могу не привести цитату из воспоминаний об Анне Андреевне замечательного поэта, увы, уже ушедшего от нас, Давида Самойлова: «Я увидел Ахматову впервые на вершине её тогдашнего признания. После демобилизации ринулся на литературные вечера. Один из них, многим памятный, происходил в Колонном зале Дома союзов. Вёл вечер А. Сурков. Выступало несколько поэтов. Но все ждали Ахматову.

…Я увидел на эстраде пожилую уже женщину, с седыми волосами, забранными в пучок, в тёмном платье с белой шалью, наброшенной на плечи, с какой-то необычайно важной «выходкой» и особенными жестами. Она читала неторопливо, низким голосом, напевно и внятно, читала величественно и с какой-то особой ответственностью за каждое произнесённое слово.

Её приветствовали долгой овацией. Весь зал встал.

Потом передавали, будто Сталин, узнавший об этом, спросил:

– Кто организовал вставание?..»

И вскоре началась настоящая травля Ахматовой в печатных и других, специальных органах, которая могла закончиться, по «привычке» тех времён, «гибелью всерьёз». Слава богу, этого не случилось. А спустя десятилетие, в годы «оттепели», к Анне Андреевне подступила новая волна её истинной славы: литературная премия, вручённая в Италии, и присвоение звания почётного доктора Оксфордского университета…

Вот что рассказывает Ганс Вернер Рихтер, немецкий писатель и журналист, приглашённый в Италию на вручение премии.

«– Анна Ахматова здесь, – услышал я, вернувшись в отель после прогулки на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда солнце стояло в зените.

На этом месте, уважаемые слушатели, я должен сделать цезуру, необходима пауза, чтобы достойно оценить этот час. Потому что… из-за этого голоса, из-за всего этого облика могла бы начаться Первая мировая война, если б не нашлось для неё других причин.