Все наизусть. Годовой творческий цикл

Со сказки началось и наше знакомство. 1979 год, моя дочь Анна собиралась поступать на филфак ЛГУ им. Жданова, я находился в опале после выхода «Пушкинского дома» в Америке и опасался, что моя фамилия помешает дочери при поступлении, не пройдет «куратора». Приятель-филолог решил познакомить меня с молодой преподавательницей-читательницей, которая попытается помочь гонимому автору. Одновременно ко мне заходят два молодых сотрудника Пушкинского Дома с настойчивым предложением поспешить сдать рукопись романа в архив, потому что, когда меня выгонят из Союза писателей, то «архивную единицу» на меня уже будет невозможно завести.

Совмещая оба дела, я принес первый экземпляр «Пушкинского дома» в Пушкинский Дом. Мне продемонстрировали рукопись басни Крылова, утонувшую на дне глубокой голубой коробки: мол, с этого мгновения моя рукопись упокоится столь же навечно. Я согласился разделить судьбу Ивана Андреевича и поспешил через Неву в Универ. Успел.

Девушку, с которой меня познакомили на лестнице Филфака, я точно никогда раньше не встречал, однако припоминал как сон. Лишь договорившись о свидании ее с дочерью и расставшись, я понял, где она мне приснилась… а именно только что в дверях Пушкинского Дома: я входил с романом подмышкой, а она выходила. Я был целеустремлен, но боковым зрением отметил это длинноногое, кудрявое, зеленоглазое существо, чтобы через час оно материализовалось.

Позднее я от Наташи узнал, что она торопилась в Универ на встречу со мной. Мой Аптекарский оказался рядышком с ее Петропавловской, ее необыкновенная квартирка напомнила мне аппартамент, сочиненный мною для дяди Диккенса в «Пушкинском доме», Наталья подружилась с моей дочерью и мамой раньше, чем признала меня, а я, чтобы произвести впечатление взялся после долгого перерыва за перо.

Времена и возраста смещались, жизнь рассветала. Дежа вю это вернуло меня к заброшенному «Преподавателю симметрии», и рассказ «Вид неба Трои», вдохновленный Натальей, когда ее не стало, напугал меня. А он ей больше всех нравился…

Я так хотел, чтобы она сочинила свою «Сказку», она так хотела, чтобы я дописал «Преподавателя»! Так мы и прожили четверть века, не исполняя желаний друг друга.

И лишь когда ее не стало, ей вдогонку, в ее память, я нашел в себе силы завершить этот свой последний роман. Она была Читатель, у нее был слух, она любила Ивлина Во. «Незабвенная». Ты младше меня уже на двадцать два года… Перебор. Ты не имела права меня опередить.

12.10.2012

коллаж Андрея Битова

Колина страничка

Настоящий поэт вербует в свои ряды поштучно, поименно. Мандельштам – особо ревниво и тщательно: приверженность к его поэзии факт биографии каждого из его читателей. Не только Мандельштамовское общество, но и сообщество всех его читателей – не случайные люди, хотя в ряды этого братства их приводило случайное стихотворение, как правило, первое попавшееся. Любовь к поэту Осипу Мандельштаму начинается с первого поразившего сознание стихотворения, после чего с неотвратимостью распространяется на все его творчество. Поэтому мандельштамовское сообщество состоит из очень разных людей (путей).

С Николаем Поболем мы познакомились в бане, в компании «архивных юношей», уже прошедших этот путь, и нам незачем было обсуждать место Мандельштама в русской поэзии. Коля сразу показался мне отдельным персонажем, приглашенным за компанию, как и я. В своей бороде был он похож на лесовичка, на путешественника, на друга моего (Гену Снегирева), а не на архивиста или филолога. Путешественником он и оказался, что и выяснилось, когда мы вдвоем, не бросившие дурной привычки, завернутые в простыни как в тоги, выходили в предбанник покурить, где и обменивались экспедиционным опытом: а вот у меня был случай… Случаи перебивали друг друга, и я запомнил только некоторую ревность: его истории для меня были свежее и богаче. Так мы парились, потом выпивали. Мандельштам был с нами.