Все написанное мною

Здесь следует заметить, что большинство критиков, анализировавших творчество Зайцева, как и Горький, но без его злого сарказма, именно радость жизни, именно светлое, оптимистическое начало, столь ярко проявляющееся в каждой зайцевской странице, считали главным достоинством его рассказов, повестей, романов, пьес. «Зайцев сумел полюбить эту радость и счастье человека сильнее, чем капризы своей души, или, вернее, он настроил свою душу так, что все ее движения стали откликами этой радости и этого счастья», — писал П. Коган. Он же: «Зайцев слушает трепет жизни во всем, его душа откликается на радость всего живущего. И „вольное зеркальное тело“ реки, и серая пыль, и запах дегтя — все одинаково говорит ему о радости жизни, разлитой в природе. Он так любит эту радость, он так ясно ощущает ее, что трагическое жизни не может нарушить ее светлого течения. Печальное-только спутник счастья, а смысл и цель в этом последнем. И кто владеет этим великим уменьем любить радость, пред тем бессильно скорбное и больное. Этим светлым взглядом смотрит Зайцев на все чувства людей»[13].

К. И. Чуковский, выступивший еще в начале века как острый, взыскательный критик, имеющий зоркое эстетическое зрение, но увлекающийся сверх меры и потому субъективный, отчаянно спорил с Зайцевым, отвергая его проповедь «стихийности», поглотившей человека, надмирности, жертвенности, признавал, однако, высокую, покоряющую власть его жизнеутверждающего поэтического дара. Его поэзия, писал он, «так щемяще прекрасна, и Зайцев восхитительный поэт, но наше несчастье, наше проклятие в том, что мы все — такие же Зайцевы! Вы только представьте себе на минуту огромную толпу, всю Россию, из одних только Борисов Зайцевых, Зайцевы сеют и жнут, Зайцевы сидят в департаментах, Зайцевы продают, Зайцевы покупают, да ведь это величайшее наше страданье и величайшая слабость! Тают, вянут, никнут, блекнут хлипкие, восковые фигурки, — ни одна не стоит на ногах! И пожалуйста, не подносите к огню, так и закаплет воск. И при этом еще улыбаются: ах, как приятно таять!»[14]

В истории литературы совсем немного примеров, когда издавший всего только первую книгу сразу становился в один ряд с теми, чья литературная репутация давно утвердилась. О Борисе Зайцеве узнала вся читающая публика, его включают в списки предполагаемых сотрудников и авторов новых журналов и издательств, о нем обмениваются впечатлениями в письмах и статьях А. Белый и И. Бунин, А. Луначарский и Ю. Айхенвальд, А. Куприн и Ф. Сологуб, Е. Колтоновская и Эллис (Л. Л. Кобылинский), Г. Чулков и Л. Андреев. Начинающего литератора приглашает на обед и сам Горький, который тут же заказывает ему перевод драмы Флобера «Искушение святого Антония». Заказ Борису Зайцеву пришелся по душе, и он выполняет его с воодушевлением. Новая работа публикуется в 1907 году в 16-й книге горьковских сборников «Знание» и в этом же году выходит отдельным изданием. Луначарский оценил этот перевод как «большое достижение»[15]. Под прямым воздействием флоберовской драмы Леонид Андреев пишет своего «Елеазара», вызвавшего бурные споры, но за высокие литературные достоинства получившего одобрение Горького.

В 1906 году Зайцев вместе с С. Глаголем, П. Ярцевым, Эллисом, С. Муни (Кисейным) основывает литературную группу «Зори», и вскоре под таким названием начинает выходить журнал, просуществовавший, однако, всего три месяца: ведь это был год революционный, когда новые издания жили очень недолго. В «Зорях» сотрудничали А. Белый, А. Блок, С. Городецкий, П. Муратов, А. Ремизов, В. Ходасевич… Московская квартира Б. К. Зайцева и В. А. Орешниковой (Зайцевой) «в доме Армянских, кораблем воздымавшемся на углу Спиридоновки и Гранатного»[16], служит в эту пору местом литературных встреч, в которых участвуют К. Бальмонт, С. Городецкий, С. Кречетов, П. Муратов, Ф. Сологуб, В. Стражев. Здесь же «четвертого ноября 1906 года, вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина, — я познакомилась по-настоящему с Иваном Алексеевичем Буниным»[17]. Ивану Алексеевичу и Вере Николаевне Буниным, Борису Константиновичу и Вере Алексеевне Зайцевым суждено будет с этой поры по-семейному сблизиться, подружиться и пройти рука об руку до последних дней своих больших жизней, деля друг с другом радости и невзгоды, временами ссорясь и быстро примиряясь. Бунин, рассказывал много лет спустя Борис Константинович, «под знаком поэзии и литературы входил в мою жизнь: с этой стороны и остался в памяти. Всегда в нем было обаяние художника — не могло это не действовать»[18].

В 1907 году Горький предпринимает попытки укрепить состав, улучшить содержание сборников «Знание». Возглавить эту работу он предлагает Л. Н. Андрееву.