Читаем Все народы едино суть полностью

— Есть, хан, такие города. Просто не ведают люди твои про них. Ну, немудрено. И у нас про ваши не слыхали. Так, сказки всякие плетут…

— Про Индию знает весь мир! — оборвал Асат-хан.— А если у вас не знают, то как же ты услыхал?

Окружавшие Асат-хана воздевали руки, заводили глаза: дивились непревзойдённому уму повелителя. Афанасий покачал головой.

— Я человек бывалый, походил по свету. Но, видишь, и я всей правды не знал. Мне сказывали — торг в Индии богатый и купцов привечают. Выходит, солгали.

— Не суди раньше срока! — испытующе вглядываясь в Никитина, опять прервал его Асат-хан.— Я тебе не верю. Чем ты докажешь правоту слов своих?

Никитина осенило: «Охранная грамота!»

Сказал:

— Вели, хан, твоим воинам мою суму принести. Фирман тебе покажу.

Хан, казалось, был озадачен.

— Какой фирман?

— От правителей наших русских…

— Принести фирман! — сердито покосился на думных Асат-хан.— Ты что же? Послан сюда?

Никитин подумал: «Соврать? Наплести с три короба? Всё равно ведь, ни беса в русской грамоте не понимают.— Но тут же возразил себе: — Не гоже. Стоило бы обмануть чертей, да своя совесть дороже. Выйдет — испугался».

Он отрицательно мотнул головой:

— Никто не посылал меня. Сам пошёл, на свой страх и риск.

— Один, так далеко? — улыбнулся с ехидцей Асат-хан.

— Зачем одни? Везде товарищи находились. И в Мазендаране, и в Кашане…

— Ты шёл через Персию?

— Да. До Гурмыза. Оттуда — плыл.

— Это мы знаем… Так как же твоя земля называется?

— Русь.

— Русь?.. Кто у вас султан?

— Мой край не мусульманский. На Руси не султаны — князья.

— Но они подчиняются халифу?

— Никому они не подчиняются. Своим умом живут.

— Халиф — наместник пророка!

— А князь — Христов.

— Все равно! — назидательно сказал хан. — Халиф есть халиф, ему должны подчиняться все. Ведь у вас правители мусульмане?

— Зачем? — ответил Никитин.— Они у нас свои, русские. Православной, христианской церкви.

Хан пожал плечами, советники его иронически улыбались.

— Это так же немыслимо, как лошадь в плуге! — засмеялся Асат-хан.

— А у нас на лошадях и пашут! — спокойно ответил Афанасий.— Это у вас на быках…

Асат-хан рассмеялся, закидывая бороду, сцепив руки на животе. Смеялись советники. Хихикал мальчик. Растянул рот до ушей писец. Оскалила зубы стража.

— Аллах свидетель… Аллах свидетель, что только это… и может… заставить меня… поверить!..— еле выговорил Асат-хан.— Ну, а воюют… воюют… на коровах, а?

Хохотали все. Хохотали весело, смеясь над этим грязным, избитым, оборванным человеком, с таким серьёзным видом говорящим явные глупости. Полоумный он или шут?

Мальчик-толстячок сделал пальцами рога, замычал, это разобрало всех ещё пуще.

Афанасий стоял спокойно, разглядывая гогочущих людей. Ну и олухи, прости господи! Чего ржут?

Наконец Асат-хан немного успокоился.

— Хорошо,— сказал он.— Хорошо. Пусть у вас пашут на конях. А дыни у вас растут не на деревьях?

— Нет. Дыни у нас не растут совсем,— ответил Афанасий.— Холодно у нас для них. Всякому растению свое нужно. При наших зимах ни арбуз, ни дыня не вынесут.

— Какие же это зимы?

— А вот когда снег идет, в шкуры звериные люди с головой укутываются, печи топят ежедень…

— Печи?

— Ну, очаг такой в доме складывают, греются возле него.

И опять все рассмеялись. Где слыхано дома нагревать? Куда тогда человеку от жары деваться?

— Удивительная, удивительная у вас земля! — произнес Асат-хан.— Всё наоборот… Мужчины у вас не рожают ли?

— Ну, нет! — сказал Афанасий.— Вот у мусульман, слыхал я, грех такой случается, что мужика вместо жены держат. У нас за это убили бы.

Внезапно на площадке стало тихо. Асат-хан ещё улыбался, но лица кой у кого из думных вытянулись, глаза забегали.

«Ох, кажись, на больную мозоль я им наступил! — подумал Афанасий.— Пронеси, господи!»

На счастье, послышался цокот копыт, люди в беседке неестественно оживились. Прискакал воин, посланный за сумой.

Суму кинули Афанасию.

— Покажи фирман,— холодно сказал Асат-хан.

Афанасий порылся в барахлишке, достал из-под грязного исподнего бережно завёрнутую в холстинку, но уже изрядно потёртую грамоту московского наместника князя Александра, протянул хану.

— Вот.

Грамоту принял писец, повертел, повернул вверх ногами, озадаченно сморщился.

— Дай сюда! — раздражённо прикрикнул Асат-хан.

Но и он только пялился на бумагу, как баран на новые ворота.

— Что же здесь написано? — недовольно спросил хан.— Что это за письмо?

— Письмо славянское, уставное,— объяснил Афанасий.— А написано ко всем князьям, мурзам, ханам, бекам чтобы мне торговать не мешали, обид не чинили. И имя моё указано: Афанасий Никитин. Вон печать стоит. А дал грамоту русский князь.

Хан медленно скомкал грамоту, бросил к ногам Никитина.

— Выдумать можно многое. Не верю тебе. Не знаю ни твоей земли, ни твоих князей и знать их не хочу. Но ты сам признался, что ты христианин. Так?

— Так.

— Ты знаешь законы страны?

— Не знаю, хан.

— Всё равно. Незнание закона — не оправдание. Должен был знать. А закон говорит: каждый неверный, если он ступил на землю султана, должен принять веру пророка. Иначе его берут в рабство и обращают в ислам силой. Ты хорошо слышал?

— Помилуй, хан…

Перейти на страницу:

Все книги серии История Отечества в романах, повестях, документах

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное