Все народы едино суть

…Проводив Мустафу до дверей, хазиначи возбуждённо потеребил бороду. Мухаммеда как подменили. Выпрямился, походка стала упругой. Приказал рабу, чтоб привели младшую жену Фатьму. Увидел, что угол ковра в чайной комнате загнут,— хлопнул в ладоши, отхлестал по щекам прибежавшего в испуге слугу. Весь дом затих. Впервые за две недели домочадцы почуяли — хозяин здесь. А то всё сидел взаперти, пил в одиночку, курил. Только однажды выбрался с русским купцом показывать ему дворцы и мавзолеи в крепости, знаменитый султанский двор Раи-Махал, где на каждой плитке изразцов, покрывающих стены, золотом были высечены стихи Корана и изречения пророка. Но вернулся хазиначи оттуда ещё более мрачным. Видели — он тревожится, что-то его тяготит…

Фатьма, двенадцатилетняя девочка, худышка в персиковых шальварах, прыгнула к Мухаммеду на колени, изогнулась, закинув руки с крашенными хной ладошками ему на шею.

— Тебя развеселил воин? — прострекотала она и вдруг взвизгнула: с такой болью ущемил хазиначи её грудь. Хазиначи ничего не отвечал. Вопли жены волновали его. Он тяжело задышал. Он снова чувствовал жажду жизни. Он имел право на это! Власть и сила принадлежали ему. Вот как Фатьма. Девчонка Фатьма. Гибкая Фатьма. С её визгом…

Пересекая Декан почти от моря до моря, течёт многоводная, стремительная Кистна, вбирая на пути воды Мальпрабы, Бхимы, Тунгабадры и других рек и речушек, чтобы пробиться сквозь Восточные Гхаты и широко раскинуть свою дельту перед Бенгальским заливом. Дважды в году она бурно разливается, выходя из каменистого ложа и затопляя поля и тростниковые джунгли на берегах. Предчувствуя беду, из тростников поднимаются тучи птиц, бегут кабаньи семейства, угрожающе рыкая на невидимого врага, нехотя убирается тигр. Лишь крокодилы уверенно ведут себя в бушующей стихии. Их глянцевитые, крепкие и сильные, грязно-белые тела лениво движутся по мелководью, подстерегая добычу.

Кистна, Кистна! Река водоворотов, стремнин и коварных мелей, река тростников и крокодилов!

Там, где Кистна делает перед Восточными Гхатами поворот к югу, а затем, натолкнувшись на скалы, резко уходит на север, руками многих поколений индийцев был некогда воздвигнут храм в честь бога Шивы.

Высеченный из целых скал, сложенный из гигантских камней, храм высился на южном берегу Кистны, как крепость бога созидания и разрушения, бога благодеяний и возмездия.

Старинное предание рассказывало, что храм выстроен нечестивым охотником, жившим на берегах Кистны и убивавшим животных даже накануне ночи, посвящённой Шиве, когда следовало молиться и соблюдать пост.

Набив дичи, охотник уснул и проснулся лишь глубокой ночью. Его окружали страшные джунгли. В испуге охотник забрался на дерево и просидел на нём до рассвета, дрожа от холода и ужаса. С его тела скатывалась роса. Под его тяжестью падали ветви и листья… А под деревом стояло изображение бога Шивы. Охотник, сам того не зная, всю ночь совершал поклонение богу, кропя его росой и осыпая листьями. Шива отблагодарил охотника продлив ему впоследствии жизнь. А уверовавший охотник воздвиг в честь бога величественный храм.

Сюда, к священному городу, и тянулись в апреле со всех сторон богомольцы, факиры, купцы, каждый со своей думой и заботой.

Тащились больные, чтоб вымолить исцеление, брели отрешившиеся от жизни отшельники — йоги, спешили нищие, погоняли волов богачи…

Никитин, Сити, Рангу с Джанни, ещё два-три бидарских купца-индуса ехали на волах. Дорога была торная, через деревеньки, поля, вырубленные джунгли. Зимние муссоны, дующие с Бенгальского залива, утихли, но время наибольшей жары не наступило. Дышалось легко. Скучноватый пейзаж Декана сменялся постепенно более пышной растительностью, зеленеющими равнинами. Вдоль дороги то и дело попадались храмы — и маленькие, как часовенки, и побольше — с целую церковь. Каждый храм был на свой лад: то вроде каменного домика, только с колоннами и людскими изображениями, то вроде поднятых на столбах фигурных хором с каменными слонами и львами перед входами; иные — ступенчатые, со множеством малых башенок на каждой ступени, увенчанные одним большим куполом; нагие каменные люди, искусно вытесанные, как живые, каменные же звери — всё это дышало фантастикой. Не верилось, что это дело человеческих рук. Одного слона, поди, лет сто вытесывали. Надо же терпение и силы иметь!

И это была страна Ситы, искусство её единоверцев, дух её народа!

В иные храмы девушка жертвовала. Она называла их: храм Агни — бога огня, храм Лакшми — богини любви и плодородия, храм Ганеши — бога мудрости и торговли. Наиболее щедрые жертвы она принесла двум последним храмам, и Никитина это тронуло.

В деревнях паломников встречали приветливо. Сита показывала Афанасию: у нас был вот такой же колодец, вот такой же пруд, такой же бычок. Он замечал в её глазах грусть и вновь и вновь задумывался над тем, перенесёт ли она вечную разлуку со своей землей, сможет ли жить на Руси.