И Афанасий увидел, как, отделясь от толпы, с высокого утёса над Кистной стали падать в воду люди. Один… Второй… Пятый… Он посмотрел на реку, и его передёрнуло от ужаса, отвращения и боли. Кистна кишела крокодилами.
Афанасий вытирал холодный пот. До чего людей доводят! Смирись, замри, а в конце — вон что. Ну, нет… Это не для него.
Рангу заметил его состояние, но приписал это величественности зрелища.
— Они слились с Брамой! — сказал камнерез.— Теперь они счастливы…
Счастье, счастье, счастье! Сколько Никитин уже видел вер! Каждая по-своему указывала путь к спасению, но все твердили одно: на земле удел человека — горе, его жизнь принадлежит богу, и только там, за гробом, можно достичь радости.
Чем же хуже других была вера индусов?
Сита, молившаяся всю ночь у подножия обезьяноликого Шивы, была бледна, но глаза её сияли, когда она смотрела на Афанасия.
— Я всё рассказала Шиве! — шепнула она, когда они возвращались с реки.
Афанасий погладил её руку, кивнул. Может быть, теперь она обретёт покой.
От шатра им махала рукой Джанки. Рядом с ней, щурясь от солнца, стоял сутуловатый человек. Никитин сразу узнал его.
— Бхавло! — ещё издалека окликнул он.— Э‑гей! Бхавло! И ты здесь? Откуда?
Сита остановилась и окаменело смотрела на купца. Потом как зачарованная пошла к нему.
Бхавло тоже, казалось, озадачен был этой встречей.
— Дада, вы не узнаете меня? — спросила Сита, и Афанасий поразился её тусклому голосу.
— Сита, дочь Ону? — неуверенно произнес Бхавло.— Афанасий, как случилось?..
— Дада,— перебила Сита.— Вы не были у нас?
— Был. Отец считает тебя погибшей.
— Он жив?
— Да. Жив.
Сита села и заплакала, уронив голову на колени.
Оказалось, Бхавло часто бывал в деревне Ситы раньше и знал её семью.
— Бхавло несчастен! — тайком поведала Никитину Джанки.— На его глазах воины замучили жену и двоих дочерей… Но он добрый человек.
Впятером сидели у очага, делились новостями. Ситу словно подменили. Она избегала взглядов Афанасия, была смятена.
— Я отвезу тебя к отцу,— пообещал Бхавло Сите.— Он будет рад. Его совсем задушили долги.
Вечером, когда они остались наедине, Афанасий спросил:
— Ты хочешь ехать к отцу?
Не поднимая глаз, Сита еле слышно ответила:
— Да.
— Я не пущу тебя.
Она молчала, и в этом молчании он услышал сопротивление. Афанасий повторил:
— Я не пущу тебя!
— Ты не можешь противиться воле богов,— прошептала Сита.— Бхавло приехал не случайно: Шива указывает мне путь.
Афанасий взял её за плечи, сжал их. Глаза Ситы смотрели равнодушно, отрешённо. Никитин опустил руки, постоял и, круто повернувшись, пошёл прочь. Эту ночь он не спал. Сидел над Кистной, смотрел, как блестят под луной, свиваясь на бегу в кольца и снова развиваясь, струи воды…
Мучительно долгие, прошли ещё два дня. Осунувшаяся, словно убитая, ходила Сита. При его приближении вздрагивала, отвечала односложно.
Рангу и Джанни обеспокоенно перешептывались. Бхавло молчал. Это было невыносимо.
Наблюдая однажды церемонию сожжения трупов, Никитин отрывисто спросил стоявшего рядом Бхавло:
— Куда ты пойдёшь теперь?
— Вернусь в Кельну. Там у меня есть родные.
— Проедешь деревню Ситы?
— Да.
Никитин вздохнул, выдернул травинку, смял её в пальцах. Запахло зеленью.
— Вот Сите случай вернуться к отцу,— выговорил Никитин.— Она считает это волей богов. Возьми её с собой.
— Хорошо,— ответил Бхавло.— Ты знаешь, что она обручена?..
— Всё равно.
Сита, узнав, что она попадёт в родную деревню, не радовалась, не благодарила. Она оставалась по-прежнему безучастной.
Через день наступило расставанье.
— Прощай! — сказала Сита, стоя у повозки Бхавло.— Возьми это покрывало. Я ткала его в твоём доме…
Никитин взял её руки, крепко сжал, потом отпустил.
— Прощай,— глухо сказал он.
Повозка удалялась медленно. Никитин стоял посреди дороги. Сначала он перестал различать черты лица Ситы. Потом складки её сари. Потом очертания фигуры…
Опустив голову, он увидел в пыли неглубокий след колёс. Подует ветер — сотрётся и он.
Никитин слышал, что Рангу зовёт его. Но он, сутулясь, побрёл в другую сторону, вдоль Кистны, вдоль реки, к которой он так стремился ещё месяц назад. Всего месяц назад!
Глава шестая
Вернувшись из Шри-Парвати опять в Бидар, Никитин напрасно старался забыть Ситу. Сидел ли он в доме с Абу-Али, читавшим вслух рубай Рудаки и Омара Хайяма, переписывал ли для себя персидские поэмы, все прославленные красавицы Востока представлялись ему похожими на тоненькую пленницу. Приход робких стиральщиков белья — бельё в Индии стирали мужчины из каст неприкасаемых — напоминал о возне, поднимаемой в таких случаях девушкой.
Даже у Карны Никитин стал бывать реже: ведь Сита дружила с Джанки.
Он часами не мог ни за что приняться, бесцельно слонялся по Бидару, метался по узким улочкам, словно надеялся, что его любовь заблудится в них. Был июнь. Палило. С деревьев от жара облетала листва. У редких колодцев водоносы разливали воду в чашки и просто в ладони жаждущих. Разбрызганная влага высыхала на глазах, только в пыли оставались вмятины от капель.