Все народы едино суть

Больше других понравился Никитину тарафдар Фарат-хан, один из близких Махмуду Гавану людей.

Тарафдар был ещё молод, крепок, жил в ослепляющей роскоши. Любитель редких вещей, Фарат-хан собирал вазы, миниатюры и ковры. Три зала в пышном дворце занимали эти диковинки. У Никитина разбежались глаза, не знал, на что смотреть — на фарфоровую ли, китайской, красной с золотом, росписи, вазу, на алмаз ли величиной с куриное яйцо, на ковер ли, где в одном вершке было двадцать тысяч узелков, ковёр, делавшийся семьдесят лет…

Фарат-хан мнил себя знаменитым богословом и, вдоволь насладившись впечатлением, которое произвели на Никитина его богатства, вызвал Афанасия на спор о религиях.

Афанасий отвечал сдержанно, боясь задеть хозяина. А тарафдару только того и надо было. Он самодовольно сыпал словами, упивался собственным красноречием.

Кончилось тем, что Фарат-хан решил, будто уличил Афанасия в полном незнании христианских догматов.

Никитин не стал спорить, сказал, что он, чужеземец, просто привык молиться по-своему.

Фарат-хан снисходительно посмеялся, сказал, что готов покровительствовать русскому и верит, что увидит его мусульманином.

— Ну, тогда я не смогу вести караван на Русь! — ответил Афанасий.— Ведь меня во всех городах знают.

Это заставило тарафдара задуматься. Наконец он нашёл выход.

— Хорошо,— сказал он.— Молиться можешь по-своему. Важно внутреннее убеждение. А разве я не убедил тебя?

— Слова твои мудры и поучения полны смысла,— ответил Никитин.— О многом должен я задуматься. Не вини, что не могу дать ответ сразу.

— Знамя пророка поднимется когда-нибудь и над странами, о которых ты говоришь! — убеждённо твердил тарафдар.— Ты знаешь эти страны. Мы оценим это. Решайся!

Никитину удалось увернуться от прямого ответа, сведя разговор на книги.

Фарат-хан забыл о споре, стал хвастать редким собранием рукописей с изумительными рисунками.

У него оказалось три списка «Наля и Дамаянти».

Никитин так старательно хвалил рукопись, что Фарат-хан сделал щедрый жест: положил перед русским переплетённый в кожу список индийской поэмы и сказал, что дарит его в знак своего расположения к тверскому учёному.

Афанасий поклонился и от сердца сказал, что поведает на Руси об учёности и щедрости Фарат-хана.

Подарок действительно был дорогой и взволновал Никитина. Он давно уже учился у Абу-Али письменности, чтоб суметь прочитать мусульманские книги, если доведётся их вывезти на Русь. А вывезти их хотелось. В книгах было много полезного написано.

Ещё несколько раз побывал Афанасий у Фарат-хана, в его розовом дворце с бесчисленными гульбищами, прохладными, с витыми колоннами залами, обитыми парчой покоями.

Сын известного жестокостью военачальника, Фарат-хан сам не чувствовал склонности к военному искусству. Его больше влекли науки, загадочные дебри астрологии, таинственные знаки алхимии. Самым близким хану человеком был араб Сейфи, вечно обожжённый, пропахший кислотами, чахлый человек, добивавшийся получения золота из простой земли.

Афанасий повидал его мастерскую, где зловеще булькала в котлах какая-то жидкость, капали из реторт тягучие зловонные смеси, сверкали склянки с порошками всех цветов.

Фарат-хан озирался с горделивой улыбкой. Он сказал, что истратил на опыты уже три миллиона динаров и скоро они получат золото. Это будет поважнее всех завоеваний, какие знал мир.

— Мои войска не изменят! — обводя рукой зловонный подвал, где работал Сейфи, усмехался Фарат-хан.

Никитин понял — это редкое чудачество, но именно это и располагало его к Фарат-хану.

У других вельмож таких слабостей не существовало. Поэт Абу-Али подтвердил никитинское мнение о странном тарафдаре, а его подарком долго восторгался.

Так прошёл июнь. И на петров день, на улуг-байрам, в Бидар вернулись войска Махмуда Гавана. Событие это сыграло важную роль и в судьбе Афанасия, хотя он не ждал этого. Его камни ценили дёшево, а войска, по слухам, везли много драгоценностей. Это совсем сбило цены на бидарском рынке. С отчаяния Никитин решил прикупить агатов и сердоликов, чтоб на обратном пути расплачиваться хоть ими. Он купил их очень дёшево, но не радовался.

«Не вовремя вернулся малик-ат-туджар! — думалось ему.— Эх, во всём-то не везет мне!»

И встречал войска не без досады.

Армия вступала в город торжественно. Покорителей Конкана, захватчиков Гоа встречали как героев. Стены и крыши бидарских домов украсились коврами, пёстрыми тканями, зелёными полотнищами. Улицы, по которым должны были прошествовать воины, усыпали по указу самого султана цветами.

Владельцы тайных опиумокурилен, торговцы вином, купцы, предчувствующие выгодные сделки, ремесленники, надеявшиеся сбыть свой товар подороже, съехавшиеся скупщики драгоценностей — вcе с нетерпением ждали прихода войск.