Все народы едино суть

Никитин долго смотрел на него. Тоска по родине властно заговорила в душе. Он с неожиданной остротой понял, как одинок. Прошло больше половины жизни, а была ли в ней радость? Прочная, долгая? А теперь, на чужбине, кому он нужен? Сите? Ночь уже наступила — тмная тропическая, чужая… Его охватило беспокойство о Сите.

— Хасан! — хрипло позвал он.— Идем со мной! Скорее! — Он нацепил кинжал. За оградой послышались шаги.

Сита вернулась, провожаемая камнерезом. Она, смеясь, впорхнула в покои. Никитин молча, неуверенно шагнул к ней. Сердце его стучало бешено.

А губы, как деревянные, выговорили только:

— Уже ночь… Можно ли?..

Она бросилась к нему, опустилась на колени, прижалась нежной щекой к дрогнувшей руке и так застыла.

С этого дня Афанасий узнал, сколько счастья может принести любимая. Свою жизнь он полагал уже наполовину прожитой, но молодость словно вернулась к нему, неуёмная и расточительная.

Его тревожили вспышки молчаливого отчаяния, которые иногда овладевали Ситой. Она умоляла ни с кем не говорить о ней, в присутствии Карны и Нирмала держалась с Афанасием как с чужим. Это было непонятно, но он старался об этом не думать, тем более что уставал от своих торговых дел, занимавших много времени.

Вскоре Сита стала просить взять её в священный город Шри-Парвати.

И по тому, как она просила об этом, Никитин догадывался, что это очень важно и для него. Он обещал взять её. Сита снова притихла. Бурные вспышки оборвались. Зато в глазах любимой он открыл новый, непонятный блеск, ещё больше волновавший его.

И, возвращаясь от хазиначи, он не думал ни о чём, кроме любви.

…Когда за Афанасием захлопнулась калитка, хазиначи Мухаммед обмяк и еле дотащился до тахты. Выслал рабов вон. Сидел с приоткрытым, как у заснувшей рыбы, ртом. Сердце заходилось. Пробивала испарина.

Надо же было всему так сойтись. Похороненные призраки воскресли, тянули к нему мстительные руки. Этот русский… Он плевал в лицо хазиначи, а Мухаммед должен был улыбаться. Молчать и улыбаться. Да. Он испугался. Он был потрясён и испуган, словно уже все знали правду о его жизни и должна была прийти расплата… Карна! Он знал и молчал… Молчал, но знал!..

Мухаммед пошарил рукой по низкому столику, наткнулся на кувшин с холодной водой, налил чашу, стал большими глотками пить. Вода текла по бороде, выплёскивалась на грудь и ноги. Он понял: вся его жизнь, с её благочестивыми помыслами, пожертвованиями, раскаяниями, могла оказаться напрасной.

Надо было немедленно спасать её.

⁂

Сита идёт по улице, строго глядя перед собой, придерживая на груди розовое сари из мазхара. Эта парча «серебряная зыбь» — новый подарок Афанасия. Она очень идёт Сите. Мужчины оборачиваются вслед девушке. Бородатый сикх щёлкнул языком. Молодой брамин с пучком волос на выбритой голове разговаривает с женой, а сам косится на незнакомку. Судя по одежде, девушка принадлежит к высшим кастам. Но брамин не знает её.

Сита не глядит ни на сикха, ни на брамина. Взгляды мужчин, конечно, льстят, но и сердят. Никто не имеет права так смотреть на Ситу! Никто, кроме одного человека. При мысли о нём девушке хочется смеяться и бежать вприпрыжку.

«Ах, как хорошо знойное утро, как звонко поёт птица за оградой, как легки ноги, как упруго всё тело!

Богиня Лакшми, благодарю тебя, светлая, лучезарная! Я ничего не просила у тебя, а ты принесла мне в дар целую жизнь! Он из далекой страны, его кожа белее, чем кожа браминов, а волосы как солнечный свет!

Я надела новое сари, и он радовался, глядя на меня. Он взял меня за руки и стал раскачивать их. А мне хотелось прижаться к его груди… О!»

Сита невольно убыстряет шаги, её лицо порозовело, она часто и глубоко дышит.

Она любит его!

В священном городе Шри-Парвати, у алтаря великого бога Шивы, она расскажет о своей любви к чужеземцу, к человеку неведомой касты. И если беспощадный гнев богов не настигнет её, она пойдёт за тем, кого любит.

Сита идёт по улице. Розовый мазхар колышется вокруг тонкого стана. Маленькие ноги едва касаются земли. «Благодарю тебя, лучезарная, светлая Лакшми!..» Девушка вбегает в дом Карны. Джанки мелет пшеницу. Смеясь, она отталкивает Ситу, бурно обнимающую её.

— В тебя вселился Кали! — притворно негодует она.— Ты мне мешаешь!

Сита так же внезапно отскакивает, изгибает над головой руки и, плавно покачиваясь, кружится на одном месте.

Я пошла за водой, повстречала тебя,
я всю воду расплескала, но запомнила тебя!
Меня дома бранят, нерадивой зовут,
и никто, никто не знает, что любовь не расплескать!

Услышав озорную, задорную песню, из дома выходит Рангу. Они переглядываются с Джанки.

— Почему не пришёл Афанасий? — спрашивает Рангу.

— У него дела в городе.

Джанки вздыхает.

— О чём ты вздыхаешь, Джанки? — присаживается перед ней Сита.

— Так.

— Нет, скажи! Скажи!

— Жаль, что он не верит в наших богов. Он очень хороший.

— Разве брамин Рам Лал меньше уважает его за это?