Все народы едино суть

На полях была вода, вода, вода. Возле каждой хижины в деревне тянулись грядки с бледными ростками риса. Придёт срок, их пересадят в поля. Каждый саженец бережно выкопают, перенесут, посадят на новом месте. Потом примутся за ячмень, за пшеницу. А там — овощи. А там — первый урожай, и сборщики налогов, ростовщики, заимодавцы…

Попадётся на пути маленький городок — глинобитное, мокрое скопище домиков, минарет, развалившиеся, размытые глиняные городские стены с равнодушной стражей, заедет возок в полуголодную деревушку, окружённую джунглями, из которых на рассвете приходят к водопою дикие слоны, а Никитин и Рангу бредут с холма на холм за волами, беседуют, жуют бетель — Афанасию хорошо. Чувствует себя как у друзей. Это не Персия, где на дорогах грабителей больше, чем купцов. Это Индия, где вековечные обычаи непоколебимы, где убийство и воровство — страшный грех, и хозяин дома лучше умрёт с голоду, чем откажет путнику в еде.

Дорога немноголюдна. Встретится факир с пудовым камнем, привешенным к шее на железных цепях: йог бредёт, пока не кончились дожди и можно ступать по земле, не рискуя даже нечаянно раздавить какое-нибудь живое существо; встретится маленький караван — два-три ослика, верблюд и пяток усталых мужчин, приветливых и спокойных; нагонишь бродячих фокусников — неунывающих скитальцев по миру — вот и всё.

Йог пройдёт, глядя сквозь тебя, как сквозь стекло; караванщики предупредят — за следующим холмом смыло мостик через ручей, брод слева; фокусники до следующей деревни идут рядом. Их обезьяны прыгают тут же на цепочках. Фокусники любопытствуют — кто Афанасий, предлагают ему учёных зверушек, помогают вытаскивать увязающую повозку.

Самое тяжкое — переходить реки. Они разлились, бурлят, и только человек, хорошо знающий броды, может рискнуть перебираться через них.

Никитин полагал, что доберётся до Голконды за три недели. Но на пятнадцатый день пути, утром, когда надо было трогаться, почувствовал лёгкий озноб и головную боль. Он ничего не сказал Рангу, но уже к полудню стал не в силах скрывать недомогание. Его трясло, голова раскалывалась, мутило. Увидев блуждающий взгляд Афанасия, Рангу испугался. Погоняя быков, поспешил к видневшейся неподалеку деревеньке.

Когда подъезжали к хижинам, Афанасий с трудом мог открыть глаза, почти ничего уже не сознавал.

Жесточайший приступ тропической малярии свалил его с ног.

Если ему легчало, он смотрел в потолок, пытался понять, где он и что с ним, кривил губы, стараясь улыбнуться склонившемуся над изголовьем Рангу. В полузабытьи чувствовал, что ему подносят какое-то питьё, вливают в рот горький настой. Каждое движение причиняло муку. Он старался лежать спокойно. Бредовые видения вихрем неслись в воспалённом мозгу.

Никитин стонал, могучее тело сотрясалось, лицо желтело. Он забывался…

Ему стало лучше на десятый день. Он впервые смог сесть на своем ложе, огляделся. Убогая хижина, убогая утварь, и у порога женщина в парандже. Никитин сообразил, что он в мусульманской деревне. Заметив, что он встаёт, женщина исчезла, и почти тотчас появился Рангу. Он смотрел тревожно и радостно, протягивал руки.

Никитин, теряя силы, стал опускаться на циновку. Рангу помог ему лечь, поднес к губам лал — сосуд для питья.

— Великий Брама услышал меня! — шептал Рангу.— Лежи, лежи. Ты ещё слаб…

— Где мы?

— У друзей… Будь спокоен. Скоро всё пройдёт.

— Дожди ещё идут?

— Почти прекратились… Лежи, не говори.

Никитин поправлялся медленно. Силы прибывали по каплям. О поездке в таком состоянии дальше Рангу и слышать не хотел.

Так прожили они ещё около двух недель в домике Гафура, бедняка мусульманина, приютившего их. Гафур был безответный труженик, с утра до ночи копавшийся на своем маленьком поле. Трое детишек его, мал мала меньше, ползали вокруг хижины без всякого присмотра: молчаливая жена Гафура весь день трудилась, готовя еду, ухаживая за птицей, частенько отлучаясь, чтобы помочь мужу.

Гафур был сдержан и заботлив. Придя с поля, он кланялся Афанасию, справлялся о его здоровье, предлагал позвать знахаря или муллу, но никогда не спрашивал, кто Никитин и куда он идёт.

Так же сдержанно вели себя соседи Гафура, хотя в их глазах Никитин часто читал интерес к себе.

Немного окрепнув, Афанасий стал выбираться из домика, сидел в тени старой пальмы, беседуя с Рангу и разглядывая деревеньку.

Деревенька походила на индусские, с той только разницей, что здесь нигде не видно было свиней. Но убожество домов, плохая одежда жителей — всё было как у индусов.

И разговоры жителей были похожи: о маленьких полях, о дождях, которых в этом году выпало маловато, о долгах.

Крестьяне-бедняки задушевно говорили с Рангу, делились с ним своими горестями.

Никакой вражды к индусу не выражали их иссушённые солнцем и нуждой лица.