Читаем Все народы едино суть полностью

Но так шло только до тех пор, пока не появился сборщик налогов Хильджи — надменный, редкозубый человек с тёмной бородкой и крючковатым носом. В хижину Гафура Хильджи пришел вечером, перед закатом солнца, когда между холмами вокруг деревни уже синело, джунгли чётко чернели на фоне алой зари. Только что пригнали коров. Крестьяне возвращались к домам.

Сборщик, видимо, уже знал, что в доме Гафура нашли приют неверные. Он подошёл неторопливой походкой, остановился шагах в пяти от сидящего Никитина, несколько секунд нагло, в упор, рассматривал его, потом окликнул хозяина, загонявшего во двор баранов:

— Эй, Гафур! Что это за люди?

Гафур быстро обернулся, поклонился сборщику налогов.

— Селям, достопочтенный! — ответил он.— Это проезжие.

— Почему они здесь? Что им нужно?

Никитин медленно поднялся с камня, на котором сидел. Лицо его, исхудавшее и пожелтевшее, порозовело.

— А тебе что нужно? — резко спросил он, не дав Гафуру времени ответить.— Что ты здесь потерял, почтенный? И не лучше ли для тебя говорить со мной?

Сборщик налогов обернулся, окидывая Афанасия презрительным взглядом. Широкие плечи проезжего и его жёсткие светлые глаза умерили пыл самоуверенного сборщика налогов. Однако Хильджи сознавал свою силу.

— Я говорю с тем, с кем хочу! — отрезал он.— Гафур, ты ответишь за этих людей! Они подозрительны!

Сборщик налогов ушёл не оглядываясь. Никитин испытывал желание догнать этого мерзавца и крепко поговорить с ним, но умоляющие глаза Гафура принудили Афанасия разжать стиснутые кулаки.

На другой день стало известно, что Хильджи подговаривал некоторых крестьян избить кафиров и отнять их имущество.

Гафур был удручен.

— Плохой человек Хильджи! — вздыхал он.— Хильджи говорит, что за это никому ничего не будет… Ах, плохой человек!

— Спасибо тебе за приют, Гафур! — сказал Никитин. Я думаю, что лучше перестать искушать этого шакала. Рангу, завтра же едем.

Ночью он распорол заветный пояс, достал белый агат и положил его под один из глиняных горшков в хижине Гафура. А утром, чуть свет, сам запряг быков и разбудил Рангу. Гафур еще не просыпался, деревушка мирно почивала, когда повозка Никитина выехала из неё. До копей Голконды оставалось не более четырёх дней пути.

Много слышал Никитин о сказочных копях Голконды, но, увидев унылые острые холмы и низкорослые джунгли — обычный пейзаж Декана,— готов был разочароваться. Однако ломаная линия шатров мусульманской стражи, перерезавшая вдали открывшуюся взгляду равнину, и волнение Рангу говорили, что легендарный край уже перед ним.

В ближайшей роще виднелась чья-то палатка, вился дымок. Они направили быков к пальмам. Навстречу вышел длиннобородый мусульманин. Прикрыв глаза от солнца, он вглядывался в подъезжающих.

Мусульманин не назвал своего имени, об алмазах говорить не захотел, держался неприветливо. Но Рангу это не смутило. Он остался доволен.

— Значит, всё по-прежнему! — объяснил он Никитину.— Это скупщик алмазов. Сразу видно. Нас он боится. Значит, алмазы носят. Надо разбивать шатер, а потом я поищу знакомых.

Но искать знакомых не пришлось. Пока Никитин и Рангу разбивали свой шатер, их, видимо, заметили, и вскоре возле кустов, где трепыхалась ткань походного жилища, появился тучный воин.

Взгляд его был неприветлив, рука лежала на рукояти меча.

— Убирайся прочь! — сказал воин Никитину.— Тебе здесь нечего делать, если только ты не соскучился по колу.

— Почтенный! — начал было Никитин, но воин оборвал его:

— Убирайся! Или я позову своих людей…

Рангу вынырнул в этот миг из кустов, сияя ослепительной улыбкой.

— Благочестивый Рашид! — окликнул он воина.— Разве ты ещё здесь?

Лоб воина перерезала жирная складка, потом и он расплылся в улыбке.

— А, бидарец! — сказал он.— Это ты?

— Я, я, почтенный. Наши быки устали. Вот мы и решили отдохнуть немного. Как жаль, что мы смутили твой покой, и какое счастье, что мы увидели тебя!

Воин снял руку с эфеса, вытер потный лоб рукавом кафтана.

— Проклятая жара! — обыденным голосом произнес он.— Долго ехал, Рангу? Что нового в Бидаре?

Минуту спустя все трое сидели в шатре возле кувшина с вином. Рангу не пил, но Рашид себя упрашивать не заставлял.

— Живите! — благодушно разрешил он.— Но времена изменились, Рангу. Платить придётся больше. У нас новый начальник, а он очень любит золото. Заплатите два золотых мне и пять ему.

Рангу попытался торговаться, но Рашид ленивым жестом остановил его.

— Тсс, тсс… Мне не нужны лишние деньги. Но если вы хотите жить спокойно, платите без спора.

— Мы заплатим! — сказал Никитин.

Воин одобрительно посмотрел на него:

— Я сразу почувствовал к тебе расположение, купец. Вот и хорошо. А чтобы вы тут не скучали, я порой буду заходить к вам.

И он рассмеялся, сощурив узкие глаза и тряся толстым животом.

Получив деньги, Рашид собрался уходить.

— Да! — вспомнил он, уже подняв полог палатки.— Здесь развелось много волков. Смотрите за быками. Селям!

После ухода Рашида Рангу покачал головой.

— Много стали брать! — задумчиво произнес он.— Много… Ну, ничего. Зато на Рашида можно положиться. Он не подводит тех, с кого берёт.

Перейти на страницу:

Все книги серии История Отечества в романах, повестях, документах

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное