Все народы едино суть

На одном из минаретов Ивану почудился золочёный крест. Он всмотрелся. Да, то был православный крест.

— Дядя Афанасий, церква! — крикнул Иван.

Никитин с места отозвался:

— Гляди лучше — и епископа узришь!

— Но? Есть? Наш?

— Есть. Тут, брат, всё есть.

— А ханский дом где?

— Гляди, вон, где три мечети. Видишь высокую крышу?

— Ага! Он?

— Он самый. Красив. В садах весь.

— Деревянный?

— Нет, у них дома из камня.

— А не холодно?

— Живут. А справа, вон, где синий купол, — рынок. Их несколько тут.

— Неужто и наши, русские, здесь живут? Чужое же…

— Целая часть города у наших. И у осов, и у кипчаков, и у греков — у всех своя часть.

— Дивно как-то… Я бы не прожил.

— Э, нужда заставит — прожил бы. Есть наши — богато живут.

— С татарами?

К приставшим кораблям набежал народ. Полуголые, бронзовые татары норовили ухватиться за тючки, размахивали руками, показывали куда-то в сторону города.

— Гони, гони их! — крикнул Никитин.— Не нужно нам помощи! Ещё украдут что!

Носильщики с бранью отскочили. На их место повылезали другие татары, в шубах и халатах, прибежали какие-то горбоносые, смуглые, в белом одеянии, с непонятным говором люди, ещё какие-то в высоких бараньих шапках…

Одного рыжий Васька турнул со струга кулаком.

— Не торгуем! — надсаживал горло Никитин.— Не ведём торг! К хану мы!

При имени хана настырные купцы улитками поползли в стороны.

Посол кликнул Никитина и Рябова. Наказав своим никуда не отлучаться, Афанасий с Матвеем влезли на струг. На палубе Васька сдирал с клеток тафту, тютюкал кречетом. Воняло птичьим помётом. Русские переглянулись и осклабились:

— Весело посол едет!

— Я — в город,— сказал Хасан-бек.— Хан или его везиры дадут нам фирман, чтоб плылось спокойно. Где наши грамоты?

Никитин и Рябов подали Хасан-беку свитки.

Посол вскоре уехал.

Скучно и досадно было сидеть в ладьях, слушать ругань Васьки, доносившуюся со струга, глазеть на берег с реки. На берегу толкался народ, трусцой пробегали длинноухие ишаки, выступали, с вывертом кидая ноги, степенные верблюды.

— Ну и скотина! — удивлялся Иван.

— Что твой боярин шагает! — поддержал, смеясь, Копылов.— Илья, вот бы сыну твоему показать!

Ветер из степи наносил пыль, сидеть в ладьях надоело.

Иван Лаптев упросил Никитина выскочить на берег.

Издалека Никитин увидел, как отошедшего поглазеть на людей Ивана остановил какой-то татарин, о чём-то спросил. Иван ответил. Татарин похлопал его по плечу и пошёл дальше, косясь на их караван.

— Иванка, поди-ка! — позвал Афанасий.

Тот подбежал.

— Чего?

— О чём татарин спрашивал?

— А кто, мол, едет.

— Ты что сказал?

— Да сказал — из Руси, с послом шемаханским…

— Зачем сказал?

— Ну, как… спросили ведь.

— Эх ты, птенец! Ничего не сказывай никому. Какое этому татарину дело? Мыт брать, что ли?

— Да чего особенного-то, дядя Афанасий!

— Земля чужая! — строго ответил Никитин.— Тут друзей мало. Ухо востро держи…

Иванка смущённо помялся на месте. Никитин, усмехаясь, ткнул его в грудь.

— Ладно, ступай. Да не говори со всяким-то!

Лаптев кивнул и опять отправился бродить, а Никитин растянулся на берегу, рядом с Матвеем Рябовым, и они заговорили о попутчиках, о делах, о жаре…

Ни Иван Лаптев, ни Афанасий не заметили, как любопытный татарин, интересовавшийся их караваном, свернув за горку тюков, быстро оглянулся и торопливо зашагал к городу.

Сморённый жарой и ожиданием вестей от посла, видя, что Рябов дремлет, Никитин тоже уснул, завернув голову кафтаном. Его разбудил Копылов.

Солнце уходило за Ахтубу, длинные тени струга и ладейных матч переползали спящих. Берег пустел. Посол уже вернулся, сидел в струге. По словам Копылова, татары пропускали караван свободно, но на ночь глядя послу плыть не хотелось.

— Ну, утром двинем! — спокойно сказал Никитин, почёсывая плечо.— Искупаться бы…

Поели, полежали, потом, поскидав одежду, бросились в воду, тёрлись песком, сдирая грязь. С мечетей донеслись протяжные вопли. Для мусульман настал час молитвы.

Стемнело стремительно. Краски заката блекли на глазах, алый цвет перешёл в фиолетовый, подползли сумерки.

Никитин оглядел берег. Какие-то подозрительные фигуры шатались неподалеку.

Он позвал бронника:

— Твой черёд караулить.

Илья достал лук, колчан, пристроился на носу и притих.

Укладываясь на дне ладьи, Иван удивился:

— В пути возле костров спали, а тут на воде.

— Чужой город! Чужой! — повторил Никитин.— Спи знай… Молодость!

А в это же время вниз по течению переправились через Ахтубу четыре всадника. Мокрые кони вынесли их на песчаный берег, тяжело поводя боками, но всадники не дали им отдохнуть, а, нахлёстывая плетьми, погнали дальше.

Они скакали молча, легко, как приросшие к сёдлам. Темнота окутывала их — луна встала за тучками. Ровный топот всё удалялся от Сарая, уходил в приволжскую степь, пока совсем не растаял, заглушённый некошенными от века травами.