Все наши скрытые таланты

Подписывается она «С любовью, Нора Чэмберс», а затем оглядывается, долго смотрит на меня на заднем сиденье и добавляет «… и Мэйв».

13

Ведутся поиски Лили. Люди ходят вдоль берега реки и по пустошам с фонариками и собаками, которым дают понюхать предметы из ее одежды. Мама не разрешает мне пойти. Я слышу, как они с отцом спорят в своей спальне. Он считает, что так я почувствую себя полезной; она же считает, что это нанесет мне травму. То, что думаю я сама, не кажется им важным.

Отец ходит на поиски два вечера подряд и возвращается домой, когда я уже в кровати. Я слышу его шаги по скрипучей старой лестнице, а затем долгий усталый вздох, когда он входит в спальню.

На выходные приезжает мой брат Пэт, по дороге со свадьбы двух школьных друзей, и весь дом мгновенно отвлекается на его шутки. Я часто сижу в его комнате в кресле-мешке, показывая ему список песен на старой кассете.

– Ого, наконец-то, – говорит он, читая список и приподнимая бровь.

– Что?

– У тебя появляется вкус.

Он роется в своей коллекции винилов и достает большой квадратный альбом с рыжеволосой женщиной на обложке.

– Мэйв, пора тебе познакомиться с Дженни Льюис.

Я неожиданно погружаюсь в мир громких женщин с гитарами, о которых Пэт говорит так, как будто бы это были его бывшие подружки. Кортни, Пи-Джей, Кэрри и Дженни. Ким, Джони и почему-то Принс.

– Принс не был женщиной, – говорю я.

– Принс не был кем-то еще. Принс был просто Принс.

Каждый альбом и каждая песня, которые мне ставит Пэт, напоминают мне о Ро. Я хочу рассказать Пэту о нем, но не могу подобрать правильные слова.

Я ничего не говорю. Вместо этого с энтузиазмом вслушиваюсь в музыку, которую мне ставит Пэт, стараясь запомнить его слова, чтобы, возможно, повторить их Ро позже, в каком-то отдаленном будущем, когда Лили вернется, и когда мы тоже можем вернуться к нашим разговорам в автобусе. Пэт же, конечно, думает, что я внимаю ему, потому что у него великолепный вкус.

– Заходи, слушай в любое время, – говорит он, перебирая струны своей старой бас-гитары. – Просто ставь все на свое место, ладно?

Но потом Пэт уезжает, и снова наступает ужасная жизнь. Дни проходят в застывшей меланхолии, а нездоровый интерес ко мне в школе и не думает угасать. В очереди в туалет все стараются не заговаривать со мной. Просто поднимают брови и глядят сквозь меня.

Мой распорядок дня остался прежним: еду в школу на автобусе, посещаю уроки, возвращаюсь домой на автобусе. Но все как бы омрачено огромной тенью, все вокруг тусклое, как синеватый оттенок утиного яйца. Я постоянно натыкаюсь на плакаты о пропаже Лили, и каждый раз вздрагиваю, видя ее лицо на телефонном столбе. Ро я не вижу. Девочки в школе перестают задавать мне вопросы и вместо этого просто перестают разговаривать, едва завидев меня. Все это было бы совершенно непереносимо, если бы не Фиона.

Я начинаю обедать в классе для рисования на чердаке здания, где почти никто не бывает из-за холода. В среду Фиона тихо заходит в класс, садится и открывает контейнер с продуктами. Несколько минут мы сидим молча.

Наконец я не выдерживаю.

– Хорошо пахнет, – говорю я.

– Спасибо, – говорит она, немного краснея. – Мама взяла неделю выходных, поэтому сама готовит мне обеды.

– Здорово.

– Да… – отвечает она неуверенно. – Только вчера я принесла тушеную козлятину, и все об этом говорили, как будто бы я убила «Моего маленького пони».

В ее голосе заметна усталость. Я ее не виню.

– А что, здесь можно купить козлятину?

– Ну да. Мама покупает ее в ямайской лавке в городе.

– В городе есть ямайская лавка?

Фиона иронично улыбается.

– В городе полно лавок, о которых не знают белые.

Имя Фионы ирландское, фамилия английская, кожа смуглая, а терпение к той чуши, что несут другие, ограниченно. Я всегда завидовала тому, как прямо она ставит их на место, но от ее ответа мне становится неловко.

– Пахнет неплохо, – говорю я. – Хотелось бы, чтобы и мне готовила обед мама.

Она предлагает мне попробовать. На вкус великолепно.

У нас разное расписание, но мы начинаем обедать вместе в классе для рисования. Я раскатываю кусочки глины для лепки между пальцами, пока она раскрашивает шнурки розовыми, желтыми и синими фломастерами.

Я благодарна ей, что она не отвернулась от меня, как все остальные, хотя и не понимаю, какая ей от этого польза. Она симпатичная, талантливая и веселая.

А я? Я девочка, у которой были карты Таро и которая убила свою лучшую подругу.

– Завтра учительское собрание, – говорит она, продевая разноцветные шнурки в свои белые кеды. – Нас отпускают в час.

– О. Круто.

– Хочешь прогуляться в город? – спрашивает она как бы невзначай.

Вопрос походит на луч света, прорезающий серый туман. Фиона хочет быть настоящей подругой. «Послешкольной». «Городской». Я моргаю, глядя на нее недоверчиво.