Все наши вчера

Он встал так резко, что ножки его стула оцарапали бетон. Я видела, как напряжено его тело, словно пружина, готовая распрямиться, как он раз за разом сжимает и разжимает кулаки. И на мгновение его можно было принять за того Джеймса, которого я любила, – так он расхаживал по комнате, когда сражался с какой-нибудь задачкой для ума, – но линия подбородка у него была слишком жесткой, а взгляд – слишком холодным.

– Я сделал это потому, что мне нужно было донести до тебя, насколько это важно – чтобы ты отдала документы, – сказал он. – Ты даже вообразить не можешь, что может случиться, если они попадут в чужие руки.

– О да, я всегда была недостаточно умна, чтобы понять такие вещи, – с мрачной ухмылкой ответила я. – Я, пожалуй, не понимаю, как бомбы, подложенные по всей стране, добавляют нам безопасности. Или какая от твоего стремления спасти мир польза, кроме возвеличения твоего эго. Вот такая я дурочка.

Он посмотрел на меня сверху вниз, и вид у него сделался печальный.

– Пожалуйста. Они причинят тебе боль.

Я дерзко взглянула на него.

– А ты им это позволишь.

Он отвернулся.

– Иногда приходится причинять боль тому, кого любишь, ради большего блага.

– Почему ты присвоил себе право решать, что будет большим благом? – спросила я. – Эти люди, о которых ты говоришь, – они не цифры в каком-нибудь твоем уравнении. Ты что, этого не понимаешь? Никогда не понимал?

Его лицо не изменилось.

– Просто скажи мне, что ты сделала с документами.

Я плюнула ему под ноги.

Он вздохнул и постучал в дверь камеры, вызывая охранника. Я видела, как он сглотнул, прежде чем сказать:

– Заставьте ее заговорить.

Охранник кивнул и ударил меня по спине – так спокойно, словно ему велели разобрать постель. Потом ударил еще раз. И еще.

– Джеймс! – всхлипнула я, когда он направился к двери.

Он помедлил мгновение, а потом вышел, даже не взглянув на меня, оставив меня наедине с охранником. И тогда я мысленно поклялась, что никогда больше не назову его по имени. Джеймса больше нет. Остался только доктор.

Я очнулась, судорожно хватая ртом воздух. Я лежала на крыльце Эбботтов, корчась от боли всплывших в памяти побоев. Пистолет валялся рядом. На сколько я отключилась? Я кое-как встала на колени и заглянула в окно.

Марины и Джеймса там не было.

Четырнадцать

МАРИНА

Меня разбудил звук, тот самый, с каким дерево скользит об дерево. Я моргнула, не узнавая ни выцветшие голубые обои, ни груды каких-то деталей от компьютера на столе в углу.

Ни руки, обнимающей меня за талию.

Потом все вспомнилось, и голова резко потяжелела. Нат. Кровь. Больница. С каждой мыслью тяжесть все увеличивалась, и в в конце концов у меня едва хватило сил повернуть голову в ту сторону, откуда донесся разбудивший меня звук.

У шкафа в изножии кровати стоял Финн и смотрел на нас с Джеймсом, свернувшихся на его кровати.

– Я просто зашел за чистой одеждой, – сказал он.

– Финн…

– Я буду на кухне.

Он вышел и притворил за собой дверь. Я сделала вдох и почувствовала боль в груди, как будто взгляд Финна прожег меня насквозь, хоть я и не понимала, почему так. Выбравшись из-под руки Джеймса, я пошла следом за Финном на кухню. Финн разбивал яйца и выливал их на сковородку.

– Ну что, ты все-таки окрутила его? – поинтересовался Финн и подмигнул мне.

– Что? – переспросила я, удивленная такой внезапной переменой в его поведении.

– Ты должна отдать Джеймсу должное. – Финн с такой силой размешивал яйца ложкой, что брызги вылетели из сковороды на горелку, там зашипели и почернели. – Он храбро сражался, но твои женские уловки – или их надо называть достоинствами? Я вечно путаю – в конце концов очаровали его? Твои подруги будут гордиться тобой. Ты им уже написала?

– Ну ты и урод! – прошептала я. – У него вчера ранили брата!

Финн пропустил мои слова мимо ушей.

– А ты уже подумала, как вы назовете детей? Я уверен, что у тебя есть в запасе несколько вариантов.

Я толкнула его.

– Заткнись!

Финн вскинул ложку, показывая, что сдается, и рассмеялся.

– Выдыхай, Эм. Расслабься.

В кухню вошел Джеймс, весь помятый и взъерошенный. Его волосы торчали во все стороны. В другое время я нашла бы это невероятно очаровательным и добавила кадр в мой виртуальный фотоальбом Джеймса. Но я никак не могла уразуметь, почему колкие замечания Финна так задели меня. Потому, что его насмешки выставляли меня и моих подруг такими… корыстными? Из-за неистребимых сомнений в том, что Джеймсу действительно кто-то нужен, и этот кто-то – именно я?

Если бы только он посмотрел на меня! Но Джеймс уткнулся взглядом в пятно на линолеуме.

– Мне нужно обратно в больницу, – сказал он. – Прошло уже почти пять часов. Кузина Алиса там уже довела Вивианну до сумасшествия.

– Сперва тебе надо поесть, – сказал Финн.

– Я не голоден.

– Плохо.

Мне хотелось встряхнуть его. Да посмотри же на меня! Но он не смотрел, и у меня противно заныло под ложечкой. Неужто Финн прав? Неужели я такая дура, что готова выбирать имена нашим детям, когда для Джеймса случившееся ничего не значит?