Все не случайно

Оказалось, никакой это не отель, а служебный вход в театр! Зритель тоже умаялся, нас поджидая, но уходить категорически отказался! Поэтому, как мы выяснили, через 15 минут прозвучит третий звонок и спектакль должен начаться. Все мгновенно протрезвели. Играть спектакль в нетрезвом виде запрещено категорически. Если такое случается, актер подлежит немедленному увольнению. Нам ничего подобного не грозило, разумеется, но нам в голову не могло прийти, что спектакль может начаться в 22:30! Если бы мы предусмотрели такую возможность, никто бы себе расслабиться не позволил. И ровно в 22:30 спектакль начался – при невероятной собранности всех актеров и всех служб. Спектакль был построен так, что половина его проходила на авансцене под ярким, направленным на актера лучом света: герои произносят тосты в честь юбиляра. Вторая половина шла уже на самой сцене, где протекал быт героев, готовящихся к юбилею. Картины менялись поочередно: 1-я картина в глубине, 2-я картина на авансцене поближе к зрителю, почти у края. И снова одна на сцене, следующая у кромки – так весь спектакль.

Спектакль мы отыграли, зрителям долго кланялись: они были довольны и со сцены нас не отпускали. Стоил нам этот спектакль огромного напряжения, и после него мы молча поехали в отель, чтобы назавтра с утра снова выйти на эту сцену. Наутро, придя в театр и усевшись на грим, мы вдруг по трансляции услышали какой-то грохот, а потом монолог Любочки Полищук: «Ни фига себе! Здесь же огромная оркестровая яма перед авансценой! Я в нее фонарь уронила и сама чуть за ним не улетела! Кто-нибудь вчера эту яму видел?» Мы все высыпали на сцену. Перед нами была огромная, глубокая оркестровая яма. Вчера дикая усталость, известная доля спиртного и лупящий в глаза фонарь никому не дали заметить этой ямы, хотя в мизансценах каждый подходил к самому ее краю. То, что никто туда не свалился, просто чудо!

Спектакль «Роковое наследство» тоже ездил на гастроли и тоже не без казусов. Когда мы приехали в Питер, администратор обнаружила, что мое платье она оставила в другом городе, где мы были накануне. А у меня это единственный костюм на весь спектакль: остальное – аксессуары к нему. Я приехала в Питер из дома и была в брюках. Рядом – единственный магазин, где висит одежда нашего производства, причем невероятно унылая. А играю я француженку… Все равно выкрутились! – купили платье, далекое от лучших традиций французской моды, но украсили его длинным и ярким розовым шарфом, который прекрасно скрадывал недостатки, отвлекая от них зрителя.

В Пушкинском театре служила актрисой дочь писателя Куприна. Ксения Александровна Куприна была очаровательной женщиной неопределенного возраста, очень доброжелательная, слегка сгорбившаяся, что мешало ей смотреть прямо перед собой: в основном она смотрела вниз, но как только видела шедшие навстречу брюки, мгновенно ухитрялась выпрямиться и на несколько минут становилась улыбающейся, стройной молодой березкой.