Все не случайно

Однажды Юля пришла из сада и спросила, что такое «добран».

– Может быть, ты имеешь в виду «добро»? – в замешательстве я предложила свою версию.

– Нет, – возразила Юля, – это пища, его едят.

Я честно сказала, что такой пищи не знаю.

– Ну как же, в книжке же написано, нам сегодня читали: «Жить-поживать и добрана жевать»!..

У меня случались приступы мигрени, и тогда я ложилась и просила не шуметь, но Юля начинала за мной активно ухаживать и предлагать способы лечения. Мне было тяжело говорить, и я только отрицательно качала головой. Предлагались лекарства: конфетка, печенье, лучок, курочка – словом, все, что Юля видела на кухне. И однажды прозвучало: «Селедка?» – и я вдруг поняла, что это мне поможет. Я съела кусочек селедки, и мигрень прошла. Это было открытие! Теперь каждый раз при мигрени мне помогала щепотка соли на язык.

Когда Юле было три года, мы отправились на море в Ялту. Мы обе видели море впервые, и оно нам обеим понравилось. Мы приехали в дом отдыха «Актер», и тут выяснилось, что туда нельзя с детьми – я этого не знала. Впрочем, на практике оказалось, что нельзя только в столовую, и потому я ходила на завтраки, обеды и ужины одна, а Юля меня ждала в номере. Я приносила ей половину своего рациона, и нам вполне хватало – и было весело есть тайком. Зато целый день у нас пляж и свой «желяк» – то есть «лежак», и надувной круг, и масса людей вокруг, доброжелательных и щедрых. Обойдя пляж и со всеми побеседовав, Юля возвращалась на свой «желяк» с фруктами, конфетами и печеньями в руках и в кармашке трусиков. Сокрушалась только, что кармашек мал.

Выгнать из моря посиневшего ребенка мало кому удавалось, и мне удавалось тоже с трудом. В основном Юля бултыхалась у самого берега, но иногда мы вместе пускались в дальнее плавание. Плаваю я, прямо скажем, плохо, но Юля в надувном круге – и это обеспечивает безопасность. Юля в круге верещит от восторга, я одной рукой держусь за круг, чуть-чуть его подталкивая, а другой гребу. Отплывали мы все равно недалеко, но удовольствие получали огромное. И однажды в середине нашего заплыва я с ужасом вижу, что круг проколот и сдувается. Я поворачиваю к берегу, понимаю, что круг сдувается все быстрее, прямо на моих глазах, и у меня начинается паника. Я изо всех сил толкаю круг с Юлей к берегу, только бы поскорей почувствовать дно под ногами – а дна все нет… Когда я коснулась дна, наш круг почти полностью сдулся, а идущая навстречу женщина спросила меня: «Вам плохо? Что-то вы какая-то зеленая!» Позеленеешь тут…

Юле уже лет пять, и она спрашивает, сколько лет мне. Я отвечаю, смеясь: шестнадцать. Ее мой ответ вполне устраивает. Оказалось, что это бабушки на лавочке около подъезда интересовались у Юли моим возрастом. В это время как раз вышел сериал «Такая короткая долгая жизнь», где моя героиня начинает юной, а заканчивает пожилой женщиной со взрослой дочерью. Увидев Юлю в следующий раз, старушки спросили, узнала ли она мой возраст, и получили такой ответ: «Точно не знаю, но, думаю, шестнадцать ей есть!»

Юля очень любила собирать «зрительскую аудиторию» в большой комнате на тахте и танцевать перед ними под музыку. У нас был приемник с проигрывателем и много пластинок. Пластинки она у нас слушала с момента появления на свет, еще в общежитии. Мы прочитали, что для малышей это полезно – слушать классическую музыку, потому и покупали пластинки с классикой и включали проигрыватель как можно чаще. Когда Юля встала на ноги, просто слушать музыку было уже скучно, и мы научились под классическую музыку подпрыгивать в манеже. А когда Юля уже твердо держалась на ногах и начала ходить, она уже требовала «зрительскую аудиторию», которая в основном состояла из меня и моей мамы. И после каждого танца объявленная прежде исполнительница Юлия Меньшова кланялась под наши бурные аплодисменты.

Из общего ряда композиторов Юля выделяла Равеля, Чайковского и Штрауса. Но больше всего любила Штрауса. Пластинки выглядели одинаково и были одного размера. Различали их только круглые наклеечки в середине пластинки с именем композитора и названием произведения – синие или розовые. Штраус был розовым, но и многие другие пластинки были оформлены розовыми наклейками. Юля еще не умела читать, но когда «аудитория» усаживалась на тахте, она бежала к шкафу с пластинками, перебирала нашу обширную коллекцию и безошибочно находила Штрауса. Она просила поставить именно его – и начинался концерт, с прыжками в высоту и в стороны, с беготней и замираниями у шкафа, причем совершенно вразнобой со столь полюбившейся музыкой. Для меня так и осталось загадкой, по каким таким приметам ребенок отыскивал нужную пластинку. Я ее внимательно изучила, сравнила наклейку с другими розовыми – и разницы не нашла. Я специально перекладывала пластинку в другое место, не туда, откуда ее достали, но Юля все равно выбирала в очередной раз нужную.