Все не случайно

Когда Юля пошла в школу, в ней открылся талант пародиста: это крохотное тоненькое существо невероятно смешно показывало очень тучную учительницу Розу Адамовну, которая даже на уроках любила закусить бутербродом. Мы, взрослые, смеялись от души: мы видели эту учительницу в жизни и узнавали ее в показе Юли, а Юля просто искренне рассказывала, как прошел урок. Но показывала она Розу Адамовну совершенно точно: она и ходила, и садилась, как очень толстый человек.

Юле не хватало терпения. Когда в школе стали давать задания написать три строчки палочек или крючочков, Юлю хватало на одну строку – и то не до конца. Остальные она писала как курица лапой. Научить человека, что лучше сразу сделать прилежно, чем потом все переделывать, оказалось трудным делом. Я была строгой мамой и не отпускала ребенка гулять, пока не напишет ровно и правильно. Столь же мучительно было для Юли ровно и аккуратно застилать кровать пледом. Юля училась терпению со слезами и злостью. Я показывала, как нужно убирать кровать, но Юля торопилась и застилала неаккуратно. Раз пять я сбрасывала плед с кровати и просила застелить снова. И на пятый раз получилось. Только тогда, мне кажется, Юля усвоила простую истину: лучше сразу сделать хорошо. Так или иначе, после этого случая Юлина постель всегда была заправлена идеально.

Мой ужас

Через наш двор ездили машины. Однажды Юля попыталась уступить машине дорогу в узком проезде, вскарабкалась на сугроб, поскользнулась и… попала ножкой под колесо. Юле было десять лет. До квартиры ей помог добраться случайный прохожий, молодой человек. Юля была напугана, боялась, что ее будут ругать, и уверяла молодого человека, что помощь ей не нужна, что она сама дойдет. От страха она, возможно, кое-как и доплелась бы до дома, но могла и не рассказать, что случилось на самом деле. Так что это счастье, что молодой человек на ее уговоры не поддался, помог ей дойти домой и рассказал нам о случившемся. Дома были я, Володя и Миша Беликов, прелестный человек и хороший режиссер с киностудии имени Довженко. Они вместе с Володей что-то совместное затевали в то время. Юля была напугана, а у нас началась паника, дикая и бессмысленная. Я звонила в «Скорую» и говорила, что моей дочери машина переехала заднюю ножку, спрашивала, что делать и куда бежать. Муж просто бегал туда-сюда и вопил, чтобы я вслушалась в то, что говорю: какая задняя ножка? И только спокойный Мишенька, царство ему небесное, делал в это время Юле шину из фанерки и бинтов.

Потом мы с Юлей ехали на такси в больницу, и дочь горевала о своей любимой подруге Кате Смежовой, с которой теперь из-за ноги не увидится завтра. Приехав в больницу, я должна была, взяв себя в руки, раздеть ребенка: ногу требовалось освободить от шины, рейтуз и колготок и представить врачам для осмотра, рентгена и других манипуляций. Это было очень трудно и очень страшно. Трудно, потому что боишься причинить боль, а страшно – потому что у страха глаза велики и мне казалось, что, сняв колготки, я увижу острые кости. При этом нельзя никак проявить беспокойство, чтобы не напугать и так уже перепуганного ребенка. Врачи, сделав рентген, допросили меня, был ли уже мощный рывок в росте ребенка, поскольку задета эпифизарная зона роста кости, и заковали Юлю в гипс. А меня заковал в кандалы страх: я боялась, что ножка теперь перестанет расти и в размере обуви, и в длину, а это означает хромоту. Врачи не исключали такой вариант развития событий. Пострадала та же самая Юлина ножка, которая при рождении была прижата к голени и из-за которой я пролила столько слез. И вновь – слезы и кажущееся бесконечным ожидание.

Мы вернулись домой, и Юля начала постепенно выздоравливать. Любимая подруга Катя не пришла навестить ее ни разу. Меня это мучило: я злилась на Юлину подружку, не проявившую чуткости. Юля постепенно перестала о ней говорить, и я надеялась, что эта привязанность сойдет на нет.

Юля научилась ходить на костылях и, поскольку в том году выдалась аномально жаркая весна, очень просилась погулять. Зная детскую жестокость по отношению к любому отклонению от нормы, я боялась, что дети, а их в нашем дворе было много, соберутся в стаю и станут смеяться и обижать девочку на костылях. Но делать было нечего: жара стояла несусветная, да и ребенок уже слишком долго находился заточенным в маленькой квартире. Я купила Юле красивое, яркое летнее платье, мы его надели, взяли костыли, спустились на лифте и вышли во двор. Оглянулись – детей никого. Это было Первое мая. Я вздохнула с облегчением: дети, наверное, разъехались или ушли с родителями в парк. В двухстах метрах от нашего подъезда был молочный магазин, и я, посадив Юлю на лавочку у подъезда, положила рядом костыли и попросила без меня не вставать, начнем, мол, вместе, как только я вернусь. Купить молока – это минут десять, посиди и просто подыши, привыкни к свежему воздуху, сказала я Юле.