Все не случайно

У меня нет ни единой претензии к моей маме. Я видела, как ей тяжело. Я легко прощала ей несправедливость по отношению к каким-то моим проступкам, потому что понимала ее тяготы и принимала ее всей душой. Конечно, еще и бедность прекрасный педагог. Мы, дети, не просили у своих мам позволения надеть красивую одежду на дискотеку. И одежды не было ни у кого, и дискотек тоже. А в условиях относительного благополучия воспитать ребенка правильно оказывается намного сложнее. А мы как раз то самое поколение, которому досталась и дичайшая послевоенная бедность, но и первые, пусть небольшие, накопления появились тоже у нас, у нашего поколения. И первые отдельные квартиры, и первые поездки за рубеж. Мы были первые, кому разрешили менять советские рубли на валюту, и первые начали оглядываться по сторонам и сравнивать свои приобретения с соседскими и, к сожалению, бездумно кичиться своим «богачеством». Естественно, и дети не избежали этого соревнования под названием «на ком фирма богаче и круче». Нашей девочке было тяжело. Мы ей в школу ничего такого надевать не разрешали.

Да, все опираются на свой опыт и растят своих детей или так же, как растили их самих, или совершенно по-другому. Я готова просить прощения за невольно нанесенные дочери обиды – именно невольно, потому что, оглядываясь на нашу жизнь, я не могу себя обвинить ни в невнимании к ее проблемам, ни в безответственном отношении к маленькому человечку. Я бесконечно ее люблю. Своих родных – и маму, и Юлю, и Володю – я люблю даже не совсем нормально, а как-то болезненно остро. Я все еще продолжаю беспокоиться за Юлю и, наверное, никогда не смогу перестать. Только теперь я это от нее стараюсь скрыть. Она взрослый, умный и успешный человек, но я-то все равно вижу в ней ту маленькую девочку, которую только мама может защитить от всего плохого на свете. Защитить материнской любовью, сильней которой нет на планете Земля.

Перед эпилогом

Слухи, небылицы

Первое недоразумение со СМИ случилось у меня еще в травоядные советские времена после выхода «Москва слезам не верит» – редакция посчитала возможным сократить интервью со мной. Скорее всего, журналисты решили, что эффектнее представить актрису, сыгравшую Катерину, в схожих с киногероиней обстоятельствах – такой же лишенной поддержки родных и потому несчастной. Но я-то рассказывала подробно и как помогали мне мама с отчимом, и как я им благодарна! Все слова любви и благодарности вырезали, что исказило смысл мною сказанного. И мама смертельно обиделась. Объяснить маме, что я все говорила по-другому, было совершенно невозможно – мы все свято верили печатному слову. Это принесло мне много горя. Я так любила маму, и мне было невыносимо видеть, как она молча страдает от того, что вырастила неблагодарную дочь, да еще и лгунью. С тех пор я проверяю каждое слово в интервью и настаиваю, чтобы написано было так, как я сказала, если это разговор со мной.

Но этот случай выглядит даже безобидно на фоне того, что стало происходить в желтой прессе в 90-е, да и продолжает происходить в современных медиа, где, например, некие «очевидцы» могут свободно рассуждать о нашем разводе с Меньшовым и его причинах.

И больше всего огорчает то, что люди верят. Привычка верить слову, напечатанному в газете или сказанному с телеэкрана, в нас по-прежнему крепка: сама часто верю, пока не прочту явную чушь о человеке, которого хорошо знаю, или о себе, или – еще один распространенный сюжет – о «внебрачном сыне» Володи.

Валентина Леонтьева, ведущая программу для малышей, любимая тетя Валя, с которой я знакома не была, а Володя был, но шапочно, на какой-то общей встрече вдруг сказала ему:

– А ты знаешь, что у тебя сын растет? И даже вырос! И у него уже свой сын, твоя копия!

– Нет, не знаю, – сказал растерянный Меньшов.

– Так вот, знай!

Ошарашенный Меньшов пришел домой и сообщил нам с Юлей, что у него вроде бы есть сын, что он за собой такого греха не помнит, но кто его знает, может, и есть, отпираться не станет, так что придется знакомиться… Мы с Юлей сказали, что вообще-то именно нам знакомиться совсем необязательно: как мы поняли, дядя-то уже взрослый. И спросили, чего хочет этот самый сын и откуда он взялся. Володя ответил: «Да вот, Валентина Леонтьева сказала, что ей подруга сказала, что у нее от меня сын. Поделилась своей драмой… Пока это вся информация…»

За четыре года, которые мы жили врозь, мог и не один сын, наверное, появиться, поэтому мы отнеслись к известию спокойно. Ну, сын так сын. Но Володю сказанное Валентиной Леонтьевой взволновало и он решил разобраться в истории. Нельзя так бросаться словами: у тебя, мол, сын есть! И даже внук, твоя копия. Если есть, значит, надо признавать, а если сплетни – забыть!