Все не случайно

В те годы спектакли проходили через несколько стадий утверждения. Сначала их принимал художественный совет театра, потом Управление культуры, и только потом спектакль выпускали на суд зрителя. Наших «Разбойников» художественный совет принял сдержанно, а Управление культуры отнеслось к спектаклю категорически отрицательно. Возмутила всех именно наша любовная линия с Францем. Высокая комиссия не увидела ни чистоты, ни мучений юной девы. Мою Амалию назвали девушкой легкого поведения и, указав перстом на текст: «Я люблю Карла», велели все переделать и любить Карла. Да и столько сцен с Францем не нужно, считала комиссия. И с ума сходить Амалии нечего. На робкое возражение режиссера, что Шиллер почему-то и зачем-то все-таки написал эти пять сцен, было велено не умничать и сцены переделать. И Говорухо сдался. Он стал переделывать: все, что велели. В отличие от «Зыковых», у меня не было в этом спектакле дублерши, так что я обязана была выпустить премьеру. Я была уже опытная актриса, очень любила Говорухо и умом понимала, что у него не было выхода. Но сердцем я не могла понять, как можно так легко и сразу отказаться от замечательной концепции, с таким трудом и любовью выстраданной. И я не могла ему этого простить, потому что тогда уже были режиссеры, которые свою позицию отстоять умели.

Я играла эту новую Амалию очень плохо: получилась голубая, положительная, а значит – никакая героиня, повторяющая из сцены в сцену, как попугай, одинаковые слова про любовь к Карлу. Мне было стыдно кланяться в финале: подходя к авансцене, я не могла смотреть в зал и всегда опускала глаза. Заметив это, моя любимая Ольга Викландт, однажды защитившая меня перед Равенских, впоследствии моя прекрасная партнерша в нашумевшем спектакле «Невольницы», сказала мне, что я напрасно так негативно воспринимаю результат этой работы.

«Вы единственная женщина в этом спектакле, – сказала мне она. – Притом красивая женщина. А красота – это тоже талант. И у вас необычайно красивые, яркие костюмы в этой роли: все глаза в зрительном зале устремлены на вас!» Обычно я очень верила Ольге Артуровне, но на этот раз ее слова меня не убедили совсем. И даже наоборот! Я всегда считала, что и костюмы, и красота – это только дополняющие образ составляющие, очень важные, но не главные. Да, я сама начинаю строить роль, отталкиваясь от внешнего образа: но главным считаю все-таки то, что внутри! Важнее всего, какой человек в этих красивых костюмах и что он делает.

Я не помню, как долго я играла эту единственную нелюбимую мою роль. Мне кажется, это длилось один сезон, может быть – два. Кажется даже, память сознательно не держит этот период. Потом я попросила Говорухо ввести на мою роль другую актрису и из спектакля с радостью ушла.

Нас учили, что обязанность актера, да и простая вежливость требует, чтобы зритель все видел, все слышал и все понимал. Чтобы этого достичь, актер должен сам отлично понимать, что стоит за написанным текстом. Вот это задача нелегкая. В моей актерской жизни случались разные спектакли. Спектакли по пьесам классиков и по современной драматургии. К счастью, материал, с которым мне приходилось встречаться, был интересным, а его разбор увлекательным. Но встреча с абсурдистской драматургией поначалу повергла меня в шок, после чего возникло яростное желание преодолеть порог совершенного непонимания, присвоить его и сделать понятным и нужным зрителю.

Как осваивается неоднозначный материал? Конкретизировать сложно. Расскажу о пьесе «Счастливые дни».

Родоначальник абсурдизма, ирландский драматург Сэмюэл Беккет написал ее в 1961 году. Режиссер камерного Воронежского театра Михаил Бычков, любимец московской критики и часто привозящий свои спектакли на «Золотую маску», захотел в 2005 году поставить спектакль по этой пьесе. В главной роли он видел меня, ставить хотел в филиале нашего театра и обратился с этой просьбой к нашему тогдашнему театральному руководителю Роману Козаку. «Счастливые дни» никогда не ставились в России. Козак предложил мне познакомиться с пьесой. Я ее прочла – и не поняла решительно ничего. Но я помнила, как блистательно Сергей Юрский и Наталья Тенякова сыграли совершенно непонятную в чтении пьесу «Стулья» другого абсурдиста Эжена Ионеско. Сыграли в Школе современной пьесы в 1994 году. Правда, Сергей Юрьевич сам пьесу перевел и сам поставил, так что был глубоко погружен в материал. Спектакль получился совершенно завораживающим, абсолютно понятным и, кроме того, сыгран с большим юмором.