Все нечестные святые

Марисита не сомневалась: великан ничего не ел. Погрузившись в собственное горе, она ни для кого не готовила с тех пор, как исчез Даниэль. Остальные пилигримы как-то позаботились о себе сами, в конце концов, в их распоряжении были кухня и остатки еды. Но Тони никто не дал еды, и он не поместился бы в ее кухне, даже попытайся он что-то себе приготовить.

– Я прослежу, чтобы он поел, – спокойно сказала Марисита, зато ее душа кипела от нетерпения. Время стремительно уходило, и у нее пересыхало во рту при мысли о Даниэле, который сейчас наверняка умирает от жажды. Но потом она вспомнила, что Тони, скорее всего, и вчера ничего не ел, и ее нетерпение сменилось чувством вины. Придется поторопиться. – Вот ваша эмпанада.

– «Эмпанада», – повторил Пит. – Боже, спасибо вам. Выглядит ужасно аппетитно. Еще увидимся! Простите за грязь на стуле!

После его ухода Марисита торопливо приготовила еду для Тони. Она собрала несколько хрустящих болильо, половину ярко-оранжевой мускусной дыни, горшочек жареной красной фасоли, термос жидкого сливочного сыра, две эмпанады, три темно-красных помидора из сада бабушки и кусок жареной говядины, который прошлой ночью выглядел малость поприятнее. Обычный человек не съел бы такое громадное количество еды за раз, но Марисита сочла, что для великана порция вышла весьма скромной. Во всяком случае это лучше, чем питаться одними надеждами.

Пока она собирала еду, к ней пожаловал третий посетитель, правда, его Марисита заметила гораздо позже первых двух. Это была паломница Дженни, школьная учительница, способная только повторять обращенные к ней слова других людей. Какое-то время она стояла в дверях, пытаясь определить, сколько времени потребуется Марисите, чтобы ее заметить, потому что сама она не могла сказать ничего нового, дабы обратить на себя внимание.

– О, Дженни! Я тебя не заметила, – сказала Марисита.

– О, Дженни! – ответила Дженни. – Я тебя не заметила.

Марисита хотела было спросить, давно ли та стоит в дверях, но знала по опыту, что это бессмысленно. Она не сомневалась, что Дженни нужна еда, а это означало очередное промедление, так что Марисита ощутила жгучее желание рявкнуть на паломницу, но знала, что ее резкие, отвратительные слова вернутся к ней неприятным эхом, только будут озвучены голосом Дженни. Так что она просто сделала для Дженни еще одну эмпанаду из продуктов, оставшихся после Пита, а потом указала на еду, приготовленную для Тони.

– Ты не могла бы отнести этот поднос великану? А то мне нужно уйти.

– Ты не могла бы отнести этот поднос великану? А то мне нужно уйти, – откликнулась Дженни, но протянула руки к подносу. Кажется, она попыталась сказать Марисите еще что-то, но больше ничего произнести не смогла.

Марисита вдруг ощутила страшное разочарование из-за всех этих людей. Жертва Даниэля ее не исцелила, потому что ее ужасное прошлое слишком сильно ее терзало, Дженни не могла сказать ничего самостоятельно, как бы ни старалась, а Телдон всё больше обрастал мхом, и все они явно утратили надежду. Вдобавок Марисита скучала по Даниэлю, хотя знала, что не имеет на это права, потому что она – пилигрим, а он – святой, и, что важнее, потому что она навсегда останется пилигримом. Она навсегда останется Мариситой, облепленной бабочками. Глаза девушки снова защипало от подступивших слез, да только никто и не заметил бы, заплачь она по-настоящему, потому что над ней вечно шел дождь.

– До чего же мы жалкие, – пробормотала она.

– До чего же мы жалкие, – повторила Дженни.

Марисита отвернулась, вытирая лицо, а когда повернулась обратно, обнаружила, что Дженни уже забрала поднос с едой и ушла.

Она попыталась собраться с мыслями и стала складывать припасы, чтобы взять с собой, когда пойдет искать Даниэля.

Тони тоже тяжело переживал нелегкую участь пилигрима, хоть и был им не так долго, как Марисита. Прибыв в Бичо Раро, он хотел лишь одного: избавиться от ненавистного ощущения, что за ним постоянно наблюдают. А в итоге получил тело, на которое все таращились, что называется, с гарантией. На второе утро своей новой великанской жизни он посчитал, что лучший выход – это уйти.

– Пропади всё пропадом, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Пора сваливать.

Он поднялся во весь свой немалый двадцатифутовый рост. До высоты дома он недотягивал, зато над всеми людьми возвышался как башня, проще говоря, с нынешним ростом ему ни за что не поместиться в «Меркури» (а сделать это он пытался). Так что Тони решил, что вернется за машиной, когда снова станет нормальным. Положив свой багаж в карман, он окинул взглядом Бичо Раро – проверить, не смотрит ли на него кто-нибудь, – и заметил всего одну девицу с глазищами как у совы, которую видел в первую ночь (это была Беатрис). Тони отсалютовал ей рукой. Девица помахала в ответ, но без энтузиазма, как бы говоря: «Делай что хочешь».

Так он и поступил.