Все о моем дедушке

— Не знаю…

— Но, мама, если он узнает, у него снова начнется депрессия. Он расстроится и запрется у себя в кабинете.

Мать с тревогой посмотрела на меня, стенографируя в голове мои слова.

— Ну то есть он не на целый день запирается, — исправился я. — Просто ему грустно и всё такое.

Вроде бы она купилась. Я не хотел, чтобы родители ссорились. Чтобы мать рассердилась и решила, что мне не стоит жить с отцом. Мне сейчас надо было, чтобы всё оставалось по-прежнему, насколько возможно.

Мать задумалась. И наконец выдала вердикт:

— Отца наняла одна сеть супермаркетов. У дедушки ведь есть друзья-предприниматели. Это не обязательно как-то связано с фондом. Ладно. Не будем ничего говорить отцу. Незачем беспокоиться.

У меня с плеч упала увесистая гора, и я, не успев задуматься, бросился матери на шею и на этот раз сам ее заключил в глубокие объятия. А она будто догадалась, что я чувствую, и ласково-ласково зашептала мне в ухо:

— Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо.

Потом мать на несколько часов ушла в телефонные разговоры. То сама звонила по работе, то ей звонили друзья и родственники узнать, как у нас дела. Я занялся примерно тем же, только не работал. На меня напала чудовищная лень. Не такая, когда глаза закрываются и хочется впасть в спячку. В тот день всё тело и мозг у меня были не сонные, а будто парализованные. И тут, когда я сказал себе, что надо бы сделать уроки, я впервые задумался о том, как в школе отреагируют на эту историю с дедушкой.

Мне надо было засесть за реферат про Даниэля Каноседу, но от самой мысли об этом меня трясло. Не только потому, что я не мог сосредоточиться. Мне было как-то неловко — не за деда, а за то, что о нем навыдумывали. Как это вообще воспримут в школе, что я буду делать доклад про своего предка? Может быть, кто-то из одноклассников надо мной поиздевается — потому что некоторым нужен только повод, чтобы поиздеваться над другими. Я ни в чём не мог быть уверен. А Начо с Кларой всё не отвечали.

У меня началась паранойя. Вдруг они сейчас вместе, заняты там чем-нибудь и знать не знают о том, что случилось. А может, знают, но не решили, что делать. Или решили ничего не делать. Нет, вот это было навряд ли.

У нас четверых была своя группа в «Вотсапе». «Несгибаемые». Название так себе: типа нас не согнет никакая вселенская тоска. Как бы нас ни доставал кое-кто из учителей, из родителей и одноклассников. И кое-какие уроки. В общем, глупость на самом деле. Потому что родители у Лео отличные. А Начо нравится учиться. А Клару все учителя любят. А меня никто из друзей или одноклассников никогда не задирал. Но нас веселили слова «вселенская тоска» и «несгибаемые», и Клара, когда создавала группу, назвала ее так.

Я написал в группу:

«Але, есть тут кто?..»

Это было начало шутки Эухенио — сеньора в черном костюме, который дымил как паровоз и шутил по телику, когда наши родители были маленькие. Мы всё время над ним ржали, потому что в машине слушали его записи. А моя любимая шутка была про мужика, который свалился с обрыва, ухватился за ветку и вот-вот упадет, потому что уже сил нет держаться. И вот он кричит: «Але, есть тут кто?..». И тут Бог ему отвечает: «Вот, я здесь», мол, отпусти ветку, положись на божественный промысел, и спасешься. А мужик такой: «Не, а еще кто-нибудь есть?» Эту фразу я собирался отправить, когда кто-нибудь ответит, но никто не подавал признаков жизни. Раздраженный, я набрал Лео. Попал на автоответчик. Паранойя нарастала. Я занервничал и тогда позвонил ему домой. Трубку взяла его мать.

— Лео в спортзале. А кто его спрашивает?

Я не хотел ей говорить и отмазался:

— Одноклассник. Спасибо, тогда позвоню ему на мобильный попозже.

Трубку я положил, уже немного успокоившись и даже улыбаясь. Значит, Лео меня не избегает. А Клара с Начо не отвечают, потому что друг от друга оторваться не могут. Ситуация с этой парочкой меня начинала забавлять. Я решил, раз они замутили, надо им позвонить и подоставать. Я набрал Начо. Ничего. Набрал Кларе. Опять ничего. Набрал Начо еще раз. Наконец он ответил:

— Чего?

— Начо, брат, чем занят? Ты с Кларой? Я ей звоню, а она трубку не берет.

— Да… да, мы у нее дома… историю делаем.

Я услышал в трубке, как рядом смеется Клара.

— Ага, ага. Ну ладно, делайте. Тогда позвони потом и расскажи, как там ваша история, идет?

— Ладно, ладно.

— Телик не смотрели?

— Нет. А зачем?

— Да низачем. Так, мои заморочки. Ладно, делайте там свою историю. История — это сила, брат. Оставь свой след в истории, всё такое.

Я сам понимал, что меня заносит, и заставил себя положить трубку. Всё было именно так, как я думал. Они ничего не знали, и немного поболтать с ними было всё равно что шагнуть на несколько секунд назад в прошлое, которое уже не вернется. Потому что эта история с дедушкой забудется нескоро, если вообще забудется. А может, я всё-таки преувеличиваю? Может, я себе напридумывал неизвестно чего, а завтра все будут удивляться, какую кучу ерунды наплели журналисты и полиция. Да, это тоже не исключено, сказал я себе. Даже вероятно, что они уже готовят извинения.