Все поезда встречные. Реальная история жизни и любви счастливого человека с биполярным расстройством

Гая прошла за мной в комнату и села на диван (именно села, а не присела – сразу смело, глубоко, не на краешек). А я от волнения даже забыла предложить ей кофе, примостилась на полу, у её колен, и смотрела снизу вверх на диковинную гостью. На этом мрачном велюровом родительском диване в день падения американских башен-близнецов был зачат в сентябре 2001-го мой сын (он, по иронии судьбы, и родился под знаком тех самых Близнецов, 6 июня 2002 года). На том же диване зародилось и мое чувство к девушке Гаянэ, моя любовь с порядковым номером один. В соседней комнате возился с горой игрушек мой ребенок. Он и не догадывался тогда, что с парой, которая сейчас знакомится в гостиной на диване, ему доведётся прожить не один год. Но у него не будет двух мам и мамы=папы тоже – будет мать и её любимый человек. Мы c Гаей в самом начале совместной жизни дадим друг другу слово не играть в семью.

В нашу первую встречу мы пообщались, пригляделись друг к другу, приноровились. Гаянэ виделась мне слабой и беззащитной, потерянной и одинокой в чужой для нее стране (она прилетела из родного Еревана полгода назад). Я держала ее за красивые тонкие пальцы, и даже не заметила, как перебралась к Гайке на диван, где и случился первый наш мятный поцелуй (Гая жить не могла без Орбита). Поцелуй – для неё привычный и желанный, для меня – в новинку, а посему нерешительный. И бесконечно мягкий, ибо ничего не может быть мягче губ даже самой жёсткой девушки. С Гаянэ я училась целоваться заново, будто в один миг забыла все поцелуи до неё. Два коротких, один длинный (как в азбуке Морзе), словно мы обе долгое время страдали от жажды, а теперь жадно приникли к воде и никак не могли напиться.

Не знаю, сколько мы так просидели, но уже через пять минут после ухода Гаи я отчиталась Лильке по телефону, что миссия выполнена: я нашла ее – ту самую. Лилька, само собой, сказала, что я идиот, но переубеждать не стала (знала, что без толку). Потом я ехала в универ, и каждый пассажир маршрутки при желании мог прочесть по моей безумной улыбке, что я наконец-то счастлива. В тот же день родились мои первые стихи для Гаянэ. Они поселились на внутренней стороне обложки темно-синей коленкоровой тетрадки по СРЯ (Современному Русскому Языку).

Следующая встреча с Гайкой, через день, меня немного охладила и даже напугала. Мы гуляли по набережной Волги, ели мороженое на мосту у Речного вокзала, я показывала Гае исторический центр, делилась ярославскими «секретиками» (интересными городскими деталями). На втором свидании моя новая знакомая показалась мне какой-то всезнающей, всеумеющей, слишком взрослой и крайне жесткой. Гаянэ призналась, что ей не 24, как было заявлено поначалу, а все 28 (пугающая меня, 20-летнюю девочку-студентку, разница в возрасте – в целых 8(!) лет). Из короткого общения с Гайкой стало ясно, что вожделенного равноправия в этих отношениях не будет (она непременно возьмет верх). От совместного проживания на моей жилплощади (в квартире, доставшейся по наследству от деда, где я провела дошкольные годы) Гаянэ заблаговременно отказалась, ссылаясь на старшего брата, который ревностно следил за её нравственным обликом и мог даже распускать руки, чтобы поставить сестру на место. В Гае тоже несложно было разглядеть горячий горский темперамент. Был в ней и тот пресловутый титановый стержень, которым я грезила, и порыв был, и харизма. Гайка была явно из тех женщин, за которыми можно и хочется идти, но мне почему-то на тот момент идти за ней не захотелось.

Я побаивалась Гаи, а потому безбожно врала ей, что разошлась с мужем и живу у бабушки, хотя в каждую из наших встреч, распрощавшись с ней и прося не провожать, возвращалась домой, к супругу и его семье, и имела перед ними «бледный вид». Мне было очень стыдно перед Денисом и его родителями за то, что где-то существует Она, и что я могу, чисто теоретически, в неё влюбиться. Я понимала, что долго так не выдержу: ещё пара-тройка дней – и сознаюсь всем во всём, а там будь что будет.

***

Весной 2004-го я носила тёмно-зелёное платье-трубу до земли, доставшееся по наследству от мамы (маму я потеряла ровно год назад, опять же в мае – какой-то роковой для меня месяц), распускала по плечам длинные черные волосы. Плюсом к этому отсутствие макияжа, грустные, глубокие глаза – я, наверное, казалась Гайке воплощением чистоты и целомудрия. Кстати, моё реальное имя (Катерина), если верить греческой теории его происхождения, означает «чистая», «непорочная» (однокоренное с «катарсис» – «нравственное очищение в результате душевного потрясения или перенесённого страдания»), но я отнюдь не была ангелом. Не была, но, по крайней мере, грязных или корыстных помыслов в отношении Гаи у меня не было. И совесть методично грызла меня за то, что я скрываю Гайку от мужа и наоборот.