Все прекрасное началось потом

Себастьян кивает.

– Нам пришло письмо из Французского посольства в Греции. Она встала у них на учет, когда переехала туда на жительство, – как все французские граждане.

– Где же вы с ней познакомились? – спрашивает мама.

– Где?

– Да.

– В Афинах.

– Разве вы тогда не были с ней? – спрашивает мама.

Дельфина смотрит на мать, словно прося объяснить все толком, но мать не обращает на нее внимания, как бы показывая тем самым: «Сейчас не спрашивай, потому что ты меня сбиваешь, хоть я и ничего не говорю».

Генри Блисс молчит.

– Как я уже сказал, – спокойно говорит Себастьян, – мы привезли вас сюда потому, что перед тем как у вас случился обморок, вы твердили имя Ребекки.

Дельфине кажется, что вопросы мамы и Себастьяна мягко падают ему на голову, точно перья, сыплющиеся из подушки.

– Вы же были в Афинах во время землетрясения? – тихо спрашивает мама.

Дельфина чувствует позади родное материнское тело.

Глаза ее засветились.

– Я не смог до нее добраться вовремя…

– Вовремя? – удивляется Себастьян, хотя даже головой не ведет. Его глаза осторожно прощупывают незнакомца, как будто ожидая, что вот-вот наткнутся на правду.

– До того, как обрушился ее дом.

Мама в слезы.

– Генри, вы давно были с ней знакомы? – все так же сдержанно интересуется Себастьян, только как-то… вкрадчиво.

– Достаточно давно, чтобы полюбить.

Мама выбегает из комнаты, а Дельфина не в силах двинуться с места.

Себастьян вздыхает и кладет руки в карманы.

После продолжительной паузы он говорит:

– Если вы в состоянии, Генри, одевайтесь и давайте пообедаем. Дельфина принесет вам полотенце, а ванная там, дальше по кориддору.

– Я долго проспал?

– Почти четырнадцать часов. Мы даже вызывали местного врача, чтобы он вас осмотрел, пока вы были без сознания.

– И что он сказал?

– Он сказал – вам на пользу хороший сон, а еще сказал – пожалуй, вам нужно пить побольше воды, но так говорят все французские врачи.

Дельфина выбегает за полотенцем.

– Что же привело вас сюда, Генри? Хотели что-то рассказать?

Генри вздыхает и отворачивается к окну.

За окном зеленым-зелено. Сквозь стеклянные створки слышится щебет птиц – песня, лишь самую малость приглушаемая неровными квадратами стекла.

– Узнать… – говорит Генри.

– Продолжайте, – говорит Себастьян.

– Узнать, есть ли у нее родня. Где ее дед?

– Он умер года полтора назад. А Натали жила в Париже. Фактически это было еще до того, как мы с ней встретились.

Тут наверху слышится шум.

– Это Дельфина, – говорит Себастьян и тихо смеется. – Полотенца там лежат на верхней полке, вот она и пытается их достать. А после обеда, Генри Блисс, давайте немного прогуляемся.

– Ладно.

– Свежий воздух вам на ползу.

Глава пятьдесят седьмая

Ты сидишь напротив Натали и прихлебываешь овощной суп. На каминной полке громко тикают часы – как будто что-то отсчитывают. Натали не сводит с тебя глаз. Ее красота обворожительна. Она чуть больше сестры, вернее, выглядит постарше, но глаза и скулы те же. И ложку она держит так же изящно – между средним и большим пальцами. Тебе хочется положить свою ложку в тарелку и броситься к ее ногам. Приходиться уговаривать себя, что это не она – не Ребекка и нужно уходить. Ты вдруг ощущаешь острое желание уйти – встать и бежать прочь. Смотреть, как Натали ест, – странная форма пытки: это напоминает тебе о том, что жизнь твоя уже никогда не будет замечательной.

На столе лежит список покупок. Почерк почти такой же, как и в дневнике – оно и понятно: они же двойняшки. А может, это писала дочурка Ребекки.

Потом Себастьян спрашивает, откуда ты родом, и ты начинаешь ему рассказывать, но вдруг в комнату влетает Дельфина в купальном костюме и балетках. А в руках у нее пластмассовый кит.

– Дельфина, ступай-ка наверх и переоденься, – велит мать.

Себастьян улыбается и откладывает ложку в сторону.

– Такой наряд годится для цирка? – глядя на тебя, спрашивает Дельфина.

И начинает танцевать.

– Дельфина! – вскрикивает мать.

Девчушка, пританцовывая, выбегает из кухни и поднимается наверх. Себастьян смеется – Натали сверкает на него глазами.

– Qu'est-ce que tu fais, Sébastian?[66]

Он кивает и встает.

– У тебя суп остывает, маленькая моя циркачка! – кричит он в сторону лестницы. – Vite, vite![67]

Затем Себастьян переводит взгляд на тебя.

– Смешные они, а? Малыши.

– А у вас, Генри, есть братья или сестры?

Ты откладываешь ложку.

– Был брат, – говоришь ты. – Но он умер в младенчестве.

– Простите, – извиняется Себастьян.

Когда приходит Дельфина, Себастьян чистит салатлатук.

– Ну вот, суп остыл, – говорит мать.

– Мне надо было пи-пи.

После обеда Натали складывает посуду в мойку. Себастьян достает из ящика стола пачку сигарет. Дельфина видит это.

– Non, non, non, non, Sébastian! Здесь не курят, помнишь?

– Дома, Дельфина, – не курят в доме.

– Тебе нельзя курить, Себастьян! А то ты умрешь.

– Пойдемте пройдемся, – говорит он, касаясь твоей руки. – Покажу вам наши места.

Себастьян влезает в резиновые сапоги и протягивает тебе тяжелую черную трость с серебряной совой-набалдашником.

– Нашел ее здесь, когда делал ремонт.