Все прекрасное началось потом

Дельфине тоже хочется гулять, но мать отводит ее наверх.

Ты выходишь через наружную дверь на проселок. По обе его стороны тянутся живые изгороди. Ежевика гроздьями свисает с веток, поросших пышной листвой. У тебя над головой в вышине кружат птицы.

– Значит, вы подружились с Ребеккой в Афинах? – спрашивает Себастьян.

– Да, верно.

– Натали все никак не придет в себя после того, что случилось.

Ты понимающе киваешь – после вы молча проходите с километр.

– Простите за такой вопрос, – извиняется Себастьян. – А, может, вас все-таки привела сюда еще какая-нибудь причина?

По пастбищу на склоне холма разгуливают беспрестанно жующие коровы. В воздухе пахнет травой и навозом.

– Хотел узнать, есть ли у нее родня.

– Все еще любите ее?

Ты молчишь, потому что это правда. Затем слова потоком срываются с твоих уст – и в порыве чувств ты признаешься Себастьяну, что Ребекка была беременна.

Он замирает на месте и дотрагивается до твоей руки.

– Вашим ребенком?

Ты киваешь.

Похоже, он взволнован больше, чем ты ожидал.

Ни один из вас не в силах двинуться дальше.

Через несколько мгновений Себастьян как будто хочет тебя о чем-то спросить, но только качает головой.

– Что было, то было, – говорит он. – Рад, что рассказали – больше об этом никто не узнает, обещаю.

Вы долго бредете, не говоря ни слова.

Дорога становится все уже. Себастьян объясняет, что ее проложили для лошадей и небольших повозок. Потом он указывает на придорожное кафе, где Натали с Ребеккой работали еще девчонками.

Ты вспоминаешь про дневник – но молчишь. Ты не знаешь, что и думать, – тебе кажется, что ты уже никогда не узнаешь, чья Дельфина дочь на самом деле и что она чувствует. Станешь дознаваться – сделаешь несчастной девчушку, окруженную любовью и не подозревающую о трагедии, которая сдерживает тебя.

– Когда я сюда приехал, – продолжает Себастьян, – деревня уже почти опустела. Для молодежи, если честно, здесь не было никакой работы, а старики или поумирали в одиночестве, или перебрались в дома престарелых – в город, поближе к своим детям.

– А вы-то сами как здесь оказались?

– Буквально врезался – в каменную стену, так-то вот.

Себастьян останавливается и жадно и глубоко вдыхает воздух.

– В тот день, спозаранку, – продолжал он, – я принял дозу в укромном уголке на Северном вокзале в Париже и под кайфом преспокойно забрался в «Мерседес» – его бросил там, у вокзала, какой-то придурок, даже зажигание не выключил.

– Вы удивлены? – спрашивает Себастьян.

– Немного, – отвечаешь ты.

Теперь он шагает быстрее. Ты шагаешь рядом и слушаешь, силясь найти в его словах поучительную мудрость.

– Я ехал и ехал, незнамо куда, – мчал, куда глаза глядят. Потом, кажется, свернул с шоссе и покатил по сельской местности, пока не прикатил сюда. А потом бах – врезался в стену.

Очнулся я через несколько часов, на рассвете, весь засыпанный битым стеклом и камнями, проломившими ветровое стекло. Только не подумайте, Генри, что я вру, – лучше послушайте, что было дальше. Я выбрался из машины – и тут же влюбился.

Себастьян снова останавливается и широко раскидывает руки.

– Благодаря совершенной глупости я попал в сказку.

Себастьян, как тебе кажется, старше тебя.

У него есть брат-даун, и со временем он хочет перевезти его сюда. Затем вы выходите к заброшенному амбару. Его серые каменные стены покосились и поросли свисающим гроздьями мохом.

Себастьян прислоняется к калитке и закуривает.

Двор кишит цыплятами – они снуют вокруг битого «Мерседеса», который служит им курятником, и что-то поклевывают. Все окна в машине выбиты. Передок – весь всмятку. На крыше – знак:

ПАРИЖСКОЕ

ТАКСИ

Себастьян смеется.

– Драндулет выдает яркая краска, – замечаешь ты.

– Очень скоро цыплята позаботятся о нем – обгадят его сверху донизу. – Он хохочет. – Эта часть моей жизни давно в прошлом.

Себастьян ведет тебя вокруг амбара, показывает птичьи гнезда, ульи и засаженные низенькими зелеными кустиками квадратные участки, обнесенные проволокой, которая обозначает границы его огородов.

– Короче говоря, как бы там ни было, я купил дом-развалюху за пятнадцать тысяч евро, привел ее в надлежащий вид и открыл небольшую кофейню, правда, работает она только летом – Дельфина, представьте себе, работает там официанткой, – благо у меня нашлась старенькая кофеварка эспрессо, ну а для детей, пожалуйста, кока-кола и всякая прочая газировка. И вот однажды я встретил Натали – она заглянула ко мне в кофейню, когда приехала из парижского пригорода вместе с Дельфиной, чтобы продать дом своего деда. Но дом все никак не продавался.

– Почему?

– Из-за плесени. Слишком близко к озеру, вода подмыла снизу – и все испортила. Но в этом доме прошла большая часть ее жизни, да будет вам известно: она выросла в нем вместе с сестрой, и, хотя он здорово обветшал, ей было жалко избавиться от него целиком – и он все так и стоит. Хотите – покажу.

Ты киваешь, а потом думаешь – тебе же этого совсем не хочется.

Подступая по высокой траве к калитке, ты решаешь сжечь дневник. Бог знает, кто его писал, думаешь ты. В этом смысле тебя постоянно терзали сомнения, а теперь тебе и вовсе стало наплевать.