Все прекрасное началось потом

Потом он признался, что тоже любил Ребекку, только по-другому, не так, как Генри, – и понял он это только после того, как встретил Кристину.

– Раньше мне всего-навсего хотелось о ком-нибудь заботиться, а еще – чтобы точно так же заботились и обо мне, глупо?

– Нет, Джордж, ведь такого человека ты тогда так и не встретил.

Джордж улыбнулся.

– Ну вот, а сейчас встретил, и это важнее всего. Ты рад за меня?

– Просто счастлив, – ответил Генри.

– В таком случае почему бы тебе не погостить у нас с месяцок?

– Зачем?

– Затем, что, наверно, это последний раз, когда ты волен провести где-то целый месяц по собственной прихоти.

Генри благодарно кивнул. Только надо сперва позвонить родителям. Они, понятно, будут против – придется уверять их, что тебе уже стало лучше или что ты нашел себе работу.

– Джордж, так как ты познакомился со своей женой?

– Она наехала мне на ногу прямо здесь, на этой площади.

– Неужели, Джордж, ты со всеми так знакомишься? Когда на тебя наезжают.

Джордж рассмеялся.

– Это точно.

Тут к ним подошел какой-то мужчина с пластмассовой коробкой из-под еды. Он потряс ею – и Джордж бросил туда монетку. Потом пушка еще раз пальнула на весь город, и по небу разметалась несметная стая птиц – рассыпалась, подобно пригоршне семян, по гигантскому синему фарфоровому блюду.

На улице становилось многолюдно.

– Пойдем-ка в кафе, оно в самом центре города, и выпьем кофейку. Я предупредил Кристину, что мы будем там ее ждать.

Джордж встал и махнул рукой детине, протиравшему столики. Носатому, в полиэтиленовом фартуке. Носатый что-то выкрикнул и отмахнулся.

– Он обретается здесь уже не один десяток лет, – сказал Джордж. – Торгует, причем довольно бойко, а вот настоящую лавку все никак не откроет. Здесь с этим не так-то просто.

Вдалеке, на Виа Лука, играл духовой оркестр.

Генри рассмеялся.

– Тот же, что играл и у вас на свадьбе?

– Он самый, – ответил Джордж. – Здесь таких хватает – незатейливо, зато от души.

Какое-то время они шли молча, потом Джордж сказал:

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

Генри повернул голову и с любопытством взглянул на друга.

– Ты думаешь, и как только я могу здесь жить, – признался Джордж.

Генри улыбнулся.

– Да мне, в общем, все равно.

– А ты сам не смог бы здесь жить, верно?

– Нет, не смог, – сказал Генри. – И до встречи с тобой все никак не мог понять, почему.

– Да ну? – удивился Джордж.

– Потому что мне нужно нечто больше, чем любовь.

Джордж улыбнулся.

– Оно и понятно.

Духовой оркестр, игравший вдалеке, становился все ближе. Мимо них протрусил рысцой однорукий паренек – он вскинул вверх единственный кулак и погрозил зычно трубящим трубачам.

Джордж остановился. Прямо перед ними возник духовой оркестр, двигавшийся в противоположную сторону.

Фальшивые трубачи шествовали сзади, а за ними тянулись: коляски с младенцами, одинокий мужчина в костюме и с цветами, друзья, близкие родственники, бессчетные двоюродно-троюродные братья-сетры, ватага ребятишек – двое из них были в потешных свадебных нарядах – и, наконец, пара кабрабинеров в синих мундирах, вслед за которыми катила одежная вешалка-стойка на колесах с ровными рядами надувных резиновых Человеков-пауков.

Джордж повел Генри в кафе в центре городка, и они сели за столик снаружи.

Перед тем как к ним подошел официант, чтобы принять заказ, какие-то ребятишки, спокойно сидевшие до того на ступеньках лестницы, вскочили и окликнули Джорджа, а он прикинулся, будто их не слышит.

– Тебя там, кажется, какие-то малявки зовут, – сказал Генри.

– Постарайся сделать вид, что не замечаешь их, – шепнул Джордж.

– Они все смотрят.

– А ты не смотри. Будешь обращать на них внимание, пиши пропало.

– Похоже, так и есть – они уже идут сюда.

– О боже!

Они взвились целой стайкой, прошмыгивая между туристами за колченогими столиками, стоявшими прямо на брусчатке перед кафе, и талдыча нараспев: «Ciao, ciao, ciao, ciao, ciao, ciao!»[77]

Они обступили Джорджа и Генри, точно шайка маленьких рабойников.

– Questo è il mio amico Henry[78], – сказал Джордж, представляя своего друга.

Ребятишки почтительно осклабились.

Затем один из них, самый маленький, изрек:

– Привет, старина!

Джордж неохотно вскинул руку, подзывая официанта, – детишки взбодрились. Официант тоже взбодрился – детишки кинулись в кафе и через пару минут выскочили оттуда, при том что у каждого в руке было по рожку с gelato[79].

– Даже когда мне кажется, что их нигде нет, – сказал Джордж, – они вдруг выскакивают откуда ни возьмись, как чертята из табакерки.

– Кто?

– Да эти самые шалопаи, – сказал он, кивнув на детишек.

Они заметили, как он показал в их сторону, но рты у них были набиты битком, и выговорить grazie[80] им было неловко, поэтому они просто помахали руками – так, как обыкновенно машет Джордж, когда прощается.

– Когда-нибудь, Джордж, ты станешь золотым отцом.

Джордж пожал плечами. Это была его новая привычка, свойственная, как заметил Генри, сицилийцам.

И тут снова появился духовой оркестр – на сей раз он двигался в другую сторону, продираясь сквозь еще более плотную толпу.