— В истории нашей семьи были два или три кораблекрушения, — хмуро отозвался адмирал, — но ни одного связанного с громом и молнией.
— О! — воскликнул отец Браун и спрыгнул со стола.
В наступившей тишине было слышно, как шумит река, потом Фэншо спросил разочарованно:
— Так вы считаете, легенда о пожарах в башне ни на чем не основана?
— Все легенды на чем-то основаны, — пожал плечами хозяин. — Кто-то, идя домой через лес, видел сполох над башней Пендрагонов; какому-то пастуху почудился отблеск пламени. Уж чего-чего, а пожара на этом сыром острове можно не опасаться.
— Что там горит? — внезапно и тихо осведомился отец Браун.
Все вздрогнули. В последнем вечернем свете к небу поднималась тонкая струйка дыма.
Адмирал презрительно хохотнул:
— Цыгане! Они тут уже неделю живут. Однако, господа, прошу в дом. Вы наверняка голодны.
Впечатлительный Фэншо все не мог успокоиться.
— Что это за звук, адмирал, совсем близко от дома? — быстро спросил он. — Какое-то шипение, очень похоже на пожар.
— Куда больше похоже на то, что это на самом деле: плеск воды под маленькой лодкой, — со смехом ответил адмирал.
Он едва успел договорить, как дверь открылась и дворецкий — худой человек с очень черными волосами и очень длинным желтым лицом — объявил, что обед подан.
Столовая была обставлена, как капитанская каюта, правда, не елизаветинская, а современная. Да, тут были три скрещенные абордажные сабли над камином и пожелтелая карта шестнадцатого века с тритонами и парусниками средь завитушек волн. Однако первым делом в глаза бросались не они, а превосходные чучела ярких латиноамериканских птиц, причудливые тихоокеанские раковины и туземные орудия затейливой формы, предназначенные то ли для убийства, то ли для кулинарной обработки врагов. Экзотический колорит усиливался тем, что кроме дворецкого у адмирала было лишь двое слуг, оба — негры в ярко-желтых ливреях. Привычно анализируя собственные впечатления, священник подумал, что куцые фалды и цвет ливрей подразумевают слово «канарейка», от которого недалеко до Канарских островов и плаваний на юг. Под конец обеда слуги удалились, избавив гостей от своих черных лиц и желтых фраков; остались только желтое лицо и черный фрак дворецкого.
— Сожалею, что вы так беспечно относитесь к древнему проклятию, — сказал Фэншо хозяину. — Я привез сюда друзей с мыслью, что они смогут вам помочь, поскольку оба сведущи в подобных вопросах. Неужто вы совсем не верите в семейную легенду?
— Я ни во что не верю! — отрезал Пендрагон, возводя очи к алой тропической птице. — Только в науку!
К изумлению Фламбо, его друг-священник, вполне очнувшийся от недавнего полузабытья, живо подхватил тему. Они с хозяином беседовали о естественной истории, делясь самыми неожиданными сведениями, пока дворецкий не подал десертные вина с фруктами и сыром и не вышел из комнаты. Тогда отец Браун проговорил, не меняя тона:
— Не сочтите за дерзость, адмирал, я спрашиваю не из любопытства, а ради нашего и вашего удобства. Сильно ли я ошибусь, предположив, что вы не хотите обсуждать семейную легенду в присутствии вашего дворецкого?
Адмирал поднял безбровые дуги над глазами и воскликнул:
— Не знаю, с чего вы взяли! Я просто не выношу этого малого на дух, хотя не могу без повода уволить фамильного слугу. Фэншо, наверное, скажет, что меня подсознательно страшат черные испанские волосы.
Фламбо стукнул кулаком по столу.
— Клянусь Богом! — вскричал он. — Такие же волосы были у той девушки!
— Надеюсь, сегодня все закончится, — продолжил хозяин, — как только мой племянник благополучно сойдет на берег. Вижу, вы удивлены. Ладно, расскажу вам всю историю. У моего отца было двое сыновей. Я остался холостяком, а мой старший брат женился. Его единственный сын и наследник стал моряком, как все мы. Отец мой, человек довольно необычный, сочетал предрассудки Фэншо с изрядной долей моего скептицизма — они постоянно боролись в нем, и после первого моего плавания он решил убедиться: истинно существует проклятие или это не более чем бабьи сказки. Если все Пендрагоны уходят в море, сказал отец, шансы погибнуть так велики, что ничего не доказывают. А вот если отправляться по одному, строго в порядке наследования, станет ясно, действительно ли нашу семью преследует злой рок. Я нашел затею нелепой и яростно спорил с отцом. Честолюбие мое было уязвлено — теперь я мог уйти в плавание лишь после собственного племянника.
— Однако ваши отец и брат, — очень мягко проговорил священник, — погибли в море?