Все рассказы об отце Брауне

Пятеро мужчин сидели за столом, и Пейн праздно отметил, что его твидовый костюм и рыжие волосы остаются единственными светлыми пятнами в комнате, ибо священник и дворецкий были в черном, а Вуд и Дарнуэй — в обычном темно-сером, почти черном. Не потому ли австралиец назвал Пейна единственным живым человеком в замке? Тут, резко подавшись вперед, наследник заговорил. И в ту же минуту изумленный художник понял, что речь пойдет о самом главном.

— Скажите, есть тут хоть крупица смысла, иначе я с ума сойду, пытаясь разрешить эту загадку! Раньше я подумать не мог, что когда-нибудь буду размышлять о подобных вещах, но мысль о портрете, надписи, странном сходстве… называйте как хотите… не выходит у меня из головы. И я холодею от ужаса. Существует ли проклятие Дарнуэев, или это всего лишь нелепая случайность? Имею ли я право жениться и не навлеку ли на свою голову и голову другого человека неведомую кару?

Его блуждающий взгляд скользнул по столу и остановился на невыразительном лице священника, к которому он и обратил свою речь. Внутренне Пейн возмутился, что вопрос о суевериях выносится на суд их служителя. Художник сидел рядом с Дарнуэем и, не дав священнику ответить, встрял в разговор.

— Согласен, стечение обстоятельств и впрямь удивительное, однако не стоит… — начал он нарочито небрежно и внезапно замер, словно громом пораженный, ибо в ответ на его вмешательство Дарнуэй резко обернулся, вздернул бровь, и тут художник осознал, что на него смотрит лицо с портрета. Невероятное сходство не ускользнуло от остальных, и все сидящие за столом содрогнулись. Старый дворецкий застонал.

— Добром это не кончится, — глухо промолвил Пейн, — ибо мы столкнулись с чем-то ужасным.

— Вот именно, — тихо промолвил священник. — Ужаснее глупости нет ничего на свете.

— Как вы сказали? — спросил Дарнуэй, по-прежнему не сводя глаз со священника.

— Я сказал, ужаснее глупости нет ничего на свете, — повторил тот. — До сих пор я молчал, не хотел вмешиваться. У меня были дела в здешнем приходе, и мисс Дарнуэй меня пригласила. Однако я готов ответить на прямой вопрос. Никакое проклятие не помешает вам жениться на вашей избраннице. Никому не написано на роду совершить даже самый ничтожный грех, не говоря уж об убийстве или самоубийстве. Вы не обязаны поступать против совести только потому, что ваше имя Дарнуэй. Как и я, потому что меня зовут Браун. Проклятие Браунов, — добавил он со смешком, — нет, скорее рок Браунов, так более звучно.

— И это говорите мне вы? — Австралиец вытаращил глаза на священника. — Вы советуете мне следовать подобному образу мыслей?

— Я советую вам отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. Почему вы забросили прогрессивное искусство фотографии? Где ваш фотоаппарат? Здесь, внизу, довольно темно, но что мешает вам застеклить верхний этаж и устроить там первоклассную фотостудию? Несколько рабочих быстро доведут ее до ума.

— Постойте! — воскликнул Мартин Вуд. — Никогда бы не подумал, что именно вы предложите разрушить превосходные готические перекрытия, одни из лучших образцов того, что дала миру ваша религия! Я полагал, подобное искусство вам ближе. Не ожидал, что вы так горячо преданы фотографии!

— Я горячо предан дневному свету, — ответил отец Браун. — Особенно здесь, где его явно не хватает. А фотографировать в темноте нельзя. Что до готических перекрытий, то, если вы полагаете, будто я не готов сровнять с землей все готические арки мира ради успокоения одной человеческой души, вы знаете о моей религии куда меньше, чем думаете.

Австралиец с несвойственной доселе прытью вскочил на ноги.

— Вот это разговор! — воскликнул он. — Меньше всего я ожидал услышать такое от вас. Но знаете, достопочтенный сэр, я докажу, что меня голыми руками не возьмешь!

Старый дворецкий с опаской взглянул на молодого хозяина, словно боясь, что тот повредился рассудком.

— Что вы намерены делать? — поинтересовался он.

— Сфотографирую портрет, — ответил Дарнуэй.

Не прошло, однако, и недели, а черные тучи надвигающейся беды вновь заволокли небо, скрыв солнце здравого смысла, к которому тщетно взывал священник, и погрузили замок во мрак проклятия Дарнуэев. Оборудовать студию оказалось довольно легко. Снаружи она ничем не отличалась от любой другой: пустое пространство, залитое слепящим светом. Однако тот, кто поднимался наверх из мрака нижнего этажа, куда острее воспринимал сияние — нетронутое, словно чистый лист, сияние будущего. По предложению Вуда, который слыл знатоком замка и больше не высказывал эстетических претензий к новой студии, смежную с ней комнатку превратили в лабораторию, где фотограф работал в багровых отблесках красного фонаря. Вуд со смехом признавался, что это фонарь примирил его с вандализмом, ибо кровавая тьма делала комнатку похожей на пещеру алхимика.