Все сложно

Пора бы уже начать их носить.

– Нет. В смысле, не улетел.

Он раскраснелся и тяжело дышит.

– Почему?

– Во-первых, забыл сумку.

– А… Бывает. Постарайся не забыть ее опять.

Я пытаюсь рассмеяться, но получается неуклюжее высокое «хе».

– Во-вторых, – Майер подходит ко мне еще ближе, – я хочу еще раз тебя поцеловать. По-настоящему. Хочу. – Пробормотав себе под нос ругательство, он проводит ладонью по бороде. – Я хочу остаться. И хочу сказать тебе об этом. Хочу, чтобы ты знала. Раньше я себя останавливал, а теперь решил: да ну к черту! Но если ты скажешь мне: «Уезжай», – я уеду, Фи. И ничего не изменится.

Мое сердце исполняет прыгающее стаккато.

Я так много должна сказать, столько важных слов вертится в голове!.. Но то, что удается из себя выдавить, звучит не впечатляюще:

– Да. Я… я этого хочу.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – уточняет Майер.

– Да нет же. Нет. Я хочу, чтобы ты остался.

Следующие минуты не проносятся молниеносно, а неловко тянутся. Когда люди делают скоропалительные громкие заявления, они не учитывают, что им, вероятно, придется ждать лифт. Вот и я не учла, что сначала мы будем смотреть на свои пучеглазые отражения в блестящих створках, потом Майер вспомнит про сумку, которая так и осталась лежать у администратора, и в последний момент выскочит из кабины, а я поеду наверх одна.

Еще я не подумала о том, какой бардак у меня в номере (выходя, я повесила табличку «Не беспокоить», чтобы никто не увидел мой свинарник). Теперь я начинаю метаться: маскирую выброшенный в урну тампон целым рулоном туалетной бумаги, запихиваю одежду в шкаф, как собака, зарывающая кость, прячу косметику, чтобы хоть как-то сохранить и без того плохо оберегаемую тайну моей женской привлекательности. Увидев, сколько у меня всяких баночек и тюбиков, Майер решит, что по ночам я превращаюсь в тролля… В этой суете я забыла включить у телефона звук, а ведь Май не знает номера моей комнаты.

Понятия не имею, как долго он звонил, прежде чем я услышала вибрацию и в панике выдохнула:

– 1148!

– Ясно, – отвечает Майер и вешает трубку.

Я бросаю взгляд на кровать – последний рубеж – и торопливо ее застилаю. В зеркало специально не смотрю: иначе начну приводить себя в порядок, и это меня засосет. Лучше просто сидеть на краю постели и изучать свои руки. На них, как всегда, два кольца, доставшиеся мне от мамы: опаловое и тоненькое золотое с двумя крошечными бриллиантиками. «Они как табуретка и креветка. Не имеют ничего общего, но в каком-то смысле очень даже сочетаются», – говорила она.

Вспоминаю прошлый раз, когда мы с Майером оказались вдвоем в гостиничном номере: то ощущение, которое я испытала, когда он зубами стянул кольцо с моего пальца, жар его дыхания… Я до злости, до отчаяния хотела поцеловать его и все ему высказать: как я благодарна за то, что он сделал меня лучше и дал мне сил, чтобы расти; как я заказываю лимонные коктейли не только потому, что люблю их, но еще и потому, что они странным образом ассоциируются у меня с ним; как одиноко мне было после смерти мамы до тех пор, пока я не встретила его и Хейзл.

Но тогда в отеле мне с трудом удавалось удерживать себя в вертикальном положении, поэтому я подумала: «А вдруг я вижу в глазах Майера то, что хочу видеть, только под влиянием спиртного? Вдруг он отшатнется, если я скажу лишнее или сделаю неосторожный шаг?» Эта мысль заставила меня прикусить язык и спрятать чувства поглубже.

Я резко поднимаю голову: Майер вошел. К счастью, я сообразила не захлопывать дверь. Если бы мне пришлось встречать его, получилось бы довольно неловко, а так он просто толкает дверь и захлопывает ее за собой. Щелчок гулко разносится по комнате. Майер поворачивается ко мне.

– Май… – произношу я, когда наши взгляды встречаются, и я вижу в его глазах ту же панику, которую чувствую сама.

Но потом он мягко усмехается. Я падаю в него, в мой надежный гамак, и страх улетучивается. Или перестает быть заметным, потому что другие чувства оказываются сильнее.

Майер ставит сумку на пол возле стола и, присев на корточки, что-то из нее достает.

– Вот. Прими «Тамс», чтобы желудок тебе ни за что не мстил, – говорит он, вставая, и помахивает баночкой с таблетками.

Это оказывает на меня не совсем стандартное воздействие. Вообще-то «Тамс» – средство от изжоги, а не афродизиак. Но я тронута тем, что даже сейчас, среди стольких дел и волнений, Майер не пропустил мимо ушей мою шутливую жалобу. Он подумал обо мне и нашел время для этого маленького знака внимания, который наверняка заставит меня рассмеяться.

Подкатанные рукава открывают мускулистые предплечья, брови подняты, на обветренном лице задумчивая улыбка. В том, как он трясет баночкой с таблетками, мне почему-то видится нечто пикантное.

Меня бросает в жар, грудь наполняется чем-то, отчего я вот-вот взлечу. Как же я люблю этого мужчину!.. Встаю, подхожу к нему, провожу ладонью по его груди и шее, запускаю пальцы в волосы, притягиваю его голову к своей.

– Спасибо, – говорю я.

В номере есть стол и кровать, но Майер, жадно касаясь моего рта, прижимает меня к стене.