Все сложно

Клэй – молодец. Чуточку занудный, зато приветливый и внимательный. Но сегодня у меня первое (первое!!!) выступление, предваряющее самый важный тур в моей карьере, а все попытки меня воодушевить, которые Клэй упорно предпринимает, оказывают противоположный эффект.

– Фарли?

– Чего опять? – рявкаю я.

Поняв, что теперь придется извиняться за свою раздражительность, я раздражаюсь еще сильней.

– Прости, Клэй.

– Ничего страшного. Я понимаю. Не буду стоять у тебя над душой, – говорит он и, кивнув, выходит из гримерки.

Расхаживая из угла в угол, я произвожу инвентаризацию своих ощущений.

Я устала и взвинчена, потому что ночью мне, мягко говоря, не очень хорошо спалось. Сама не знаю, с чего я вообразила, будто в автобусе меня ждет отдельная комната с нормальной кроватью. Мы же комики, а не поп-звезды. Поэтому к нашим услугам только четыре узкие койки, раскладной диван и единственный туалет в конце коридора. Ничего, потерпим, ведь это только для переездов, а в городах будут гостиницы. Дело в другом.

Пока мы не легли спать, я не думала о худшем, постоянно что-нибудь отвлекало. Кара, Шона, Клэй, наш водитель Свен – я болтала с ними и смеялась, убеждая себя: «Майер успеет».

И все же он не успел. Такой поворот событий застал меня врасплох.

– Ничего подобного! Ты готова! – вслух говорю я, глядя на свое отражение в зеркале. – Все нормально. Тебе страшно, но ты это любишь. Ты уже на низком старте. Выйдешь и будешь импровизировать. Так даже лучше. Ты здесь не потому, что вела себя логично. Совсем наоборот. Ты просто занималась любимым делом, не боясь ляпнуть что-нибудь страшно неловкое. Фарли, ты смешная! Майер зовет тебя Фи – от слова «офигенная». Вспомни то, что говоришь Хейзл перед школьными концертами. Иди и порви всех.

Я распахиваю дверь и выхожу в коридор. Он для меня как тоннель, по которому футболисты попадают на поле. Правда, сама я в футбол никогда не играла, да и маленький клуб, где мы сегодня выступаем, мало похож на стадион. Встречают меня без фанфар. Единственная музыка, которую я слышу, – гудение собственных мозгов и отголоски мыслей. Настрой не самый миролюбивый: я злюсь на всех, кто когда-либо давал мне понять, что я странная, чокнутая, чересчур эмоциональная и вообще во мне многого «чересчур». Злюсь на всех, по чьей вине я чувствовала себя незначительной. На всех, кто ставил себя выше меня.

Я до них доберусь. Схвачу микрофон и крикну им в рожи все, что о них думаю. А они будут смеяться. Без остановки. Я соберу всю мою гордость, все чувство собственного достоинства и самосохранения, выложу это перед зрителями, и пускай гогочут, не веря своим глазам.

Сегодня я хочу не просто развлекать людей.

Я хочу заставить их чувствовать и думать. Хочу, чтобы завтра утром они фыркали в кофе, вспоминая мои шутки.

Для этого я должна включить свою внутреннюю Хейзл – девчонку, умеющую танцевать без музыки. Чувство – главное в искусстве. По крайней мере, в том, которое я понимаю.

– Ты готова? – спрашивает Клэй.

Он отрывается от телефона, и его глаза расширяются, встретившись с моими.

– Я задам всем жару, папа.

– Что?

Улыбаясь, я выхожу на сцену.

Мой номер получился жарким, даже обжигающим.

Этот клуб далеко не самый большой из тех, где я выступала (он, скорее, из маленьких), но хохот стоит, как в огромном зале. Кара и Шона смеются громче всех. Зрители вытирают слезы, захлебываются напитками, обливают сидящих рядом, те вскрикивают…

Равнодушных лиц я не вижу. Даже когда люди не смеются, держась за животы, их губы кривятся в удивленной улыбке.

И все же одно исключение есть.

Я заметила эту женщину, когда, рассказав про вечеринку мамаш из родительского комитета, перешла к другой истории, которую знает только Майер. Он предупреждал меня, что этот случай не годится для стендапа, однако сегодня я совсем расхрабрилась (выбора у меня не было) и хочу довести зрителей до предела: пусть закрывают рты ладонями, смущенные тем, что заржали в таком деликатном месте. Я до смерти хочу это видеть.

– Знаете, – начинаю я, – мне становится страшно, когда я думаю о том, что однажды стану мамой. Воспитывать детей сегодня тяжело, как никогда. Если бы у меня был ребенок, я бы ставила перед собой только одну задачу: вырастить человека, который не будет вести себя по отношению к другим как чудовище. Догадываюсь, что это не так-то просто. Вот послушайте еще одну историю.