Все сложно

Еще я представляю себе, как мы с Майером вместе летаем из города в город, как я стою на сцене, а он ждет меня за кулисами.

Мой телефон, лежащий передо мной на столике, вибрирует. Я резко наклоняюсь к нему. Парикмахерша смеется: ей приходится повторять мои движения с плойкой в руках.

Майер: Теперь я понимаю, почему люди иногда говорят: «Я нестерпимо счастлив» или: «Это классно до неприличия». По-моему, мне нужен транквилизатор.

Мои ступни барабанят по подножке, а горло издает пронзительный звук – не то вздох, не то визг.

Я: Ты читаешь мои мысли.

Когда я возвращаюсь из салона, мое платье ждет меня на диване, а Майер выходит мне навстречу в светло-сером смокинге с лацканами из синего бархата. Искушение слишком велико.

– Хорошо, только давай так, чтобы это не испортить, – говорю я, показывая на свои волосы и макияж, а другой рукой уже расстегиваю ему молнию.

Майер смеется и, крутанув вращающийся стул, плюхается на сиденье. Расстегнутые брюки собрались в гармошку у щиколоток. Он вылезает из пиджака, расслабляет галстук и, упершись руками в бедра, жадно наблюдает за мной, пока я торопливо раздеваюсь. Увидев меня в белье, бормочет под нос ругательство и, когда я подхожу, чтобы усесться на него верхом, просто сдвигает кружевную полоску моих трусов в сторону, не снимая.

Оказывается, это мучительно – не целовать его, не трогать за волосы. Только смотреть ему в лицо и следить за скользящими движениями наших соприкасающихся тел. Рассыпаться на мелкие частички и в то же время остаться собранной – такая задача не только добавляет ощущениям остроты, но и очень осложняет дело. Я не достаю ногами до пола, поэтому Майеру приходится брать всю работу на себя. Он снова и снова толкает меня, заставляя двигаться в гипнотическом ритме, а потом вдруг опускает подбородок и замедляется, скривив губы в коварно-ленивой улыбке.

– Потрогай себя, – тихо говорит он, подняв меня, и, пока я это делаю, напряженно смотрит.

В его взгляде и любопытство, и жар томительного желания, и любовь. Когда я чувствую облегчение, из уголка моего глаза выкатывается слеза.

Рядом с ним я весь вечер чувствую себя красавицей. Не только когда он говорит мне об этом (а он говорит мне об этом не раз и не два), но и когда мы занимаемся сексом на стуле, когда его пальцы застегивают молнию на моем серебристом платье, когда его рука приподнимает занавес моих волос, а губы касаются шеи. Когда мы вместе выходим из дома к присланной за нами машине, когда с непринужденной улыбкой позируем для фото (вдвоем или с Карой и Шоной), когда поднимаемся по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, на наши места и смотрим фильм (я то и дело прыскаю со смеху, а Майер только покачивает головой, изредка усмехаясь).

После, снова выйдя на лестницу, он ловко запрыгивает на перила и съезжает по ним, балансируя поднятыми руками и ногами. Я удивленно и восторженно вскрикиваю. Быстро выйдя из здания, мы садимся в машину и всю дорогу по очереди льем шампанское в рот друг другу, а потом слизываем с кожи сладковатые брызги.

Дома мы вместе принимаем ванну. Я лежу спиной на груди Майера, его борода щекочет мне шею, а руки, обнимая меня под слоем пены, скользят по моему телу, так что я хватаюсь за бортики от нестерпимого блаженства. Потом Майер готовит для нас пиццу на тортильях с пеперони и моцареллой, а я, сидя на столешнице в его галстуке и пушистом халате, рассказываю ему истории о том времени, когда мы с Мариссой только приехали в Лос-Анджелес. Наступает его очередь, и он тоже рассказывает о днях, когда питался лапшой быстрого приготовления.

Утром мы чуть не опаздываем на самолет, потому что оба забыли зарядить телефоны и проспали. Вскочив, я начинаю в панике запихивать все подряд в чемодан, и это задерживает нас еще больше. Вечером Майер предлагал собрать мои вещи и теперь чуть не лопается – так сильно ему хочется сказать: «Я же тебе говорил!» Догадываясь, как он на меня сердится, я придумываю извинения, пока мы бегаем по аэропорту (по тем его частям, где можно бегать).

В самолет мы все-таки садимся – последними из всех пассажиров. Только теперь я вижу, что Майер обут в разные ботинки, а он замечает у меня на шее накладные ресницы. Мы хохочем, вытирая слезы, до тех пор, пока стюардесса не подходит к нам с вежливой просьбой «постараться успокоиться». До конца недолгого рейса мы не смотрим друг на друга, чтобы опять не зайтись истерическим смехом.

Следующая неделя проходит в блаженстве. Правда, в нашем случае оно наступает между перелетами и автобусными переездами, в гостиничных номерах…

Эта модель счастья ощущается именно так, как можно было бы предположить: тебе кажется, что ты снова подросток и ночуешь в лагере с лучшим другом. Только он еще и обеспечивает тебе умопомрачительные оргазмы.

За эти дни я выходила на сцену два раза. Была расслаблена и ничего не боялась. Чувствовала удовлетворение, ловила кайф. Конечно же, это потому что Майер был рядом.