Все сложно

– Я знаю. – Тяжело дыша, Майер поцеловал меня и нежно погладил по лицу. – Где Марисса и девочки? Хейз уже легла?

– Они в большом доме, играют в карты с Эйблом и Бетти. Я улизнула, сославшись на усталость и волнение перед свадьбой, – сказала я, заставив себя дышать медленнее.

Майер приподнялся на локте и заправил прядь волос мне за ухо.

– Я не передумал пробовать, только хотел убедиться, что ты по-прежнему хочешь. Потому что если нет, то мы подождем… или вообще отложим. Ведь фильм и все такое…

– Да, Майер, пробовать мы больше не будем, – вздохнула я.

Он так хорошо скрыл разочарование, что никто, кроме меня, не заметил бы.

– Никаких проблем, Фи. – Еще один поцелуй. – Было бы неплохо, если бы ты сказала пораньше, но ничего. Я могу сходить в магазин…

– Вообще-то я туда уже сходила, Май.

Он озадаченно заморгал.

– Ты? Я чего-то не понимаю.

– Я сходила в магазин еще вчера. А завтра, наверное, стоит сказать Хейзл.

– Ты знаешь: я стараюсь быть открытым. Но по-моему, моей дочери все-таки необязательно знать все подробности нашей сексуальной жизни… – Майер нахмурился и покачал головой. – Постой, Фи. Я, кажется, потерял нить.

– Я пошла в магазин и купила вот это.

Протянув руку, я порылась в сумке и, найдя то, что искала, подала это Майеру. Он склонил голову набок и несколько секунд неподвижно рассматривал тест.

Была октябрьская ночь, мы лежали на старом ковре, попахивающем плесенью. Но по-моему, я никогда не видела, чтобы глаза Майера сияли ярче. Вряд ли на свете есть другие двое, ставшие сначала друзьями, потом возлюбленными, потом семьей, которые были бы так же счастливы, как мы.

Мы смеялись и плакали, почти не размыкая губ, до тех пор, пока не услышали где-то снаружи хруст гравия. Тогда я опомнилась и стала выпроваживать Майера. Поцеловав меня еще раз десять, он вылез, а я осталась стоять у окна и проводила взглядом его широкую спину, освещенную луной. В одном белье он гордо прошествовал через двор, победно подняв руки, одна из которых держала штаны.

По тому, как напряглись его плечи, я понимаю, что он уже слышит шуршание листвы под моим платьем. Вынув руки из карманов, он тут же прячет их обратно. Я ускоряю шаги.

Если бы не его бордовый пиджак, который нельзя испачкать, и не мой профессиональный макияж, который нельзя размазать, я бы, по своему обыкновению, уткнулась лицом ему в спину. А так я просто переплетаю его пальцы со своими.

Он оборачивается и смотрит на меня затуманенными глазами.

Майер

– Боже мой! Фи… – произношу я, и внутри меня все как будто замерзает. Это ощущение похоже на страх перед выходом на сцену и в то же время оно совершенно другое, противоположное. Я столько всего чувствую, столько всего хочу высказать, что даже не знаю, с чего, черт подери, начать. – Ты для меня как ангел, – говорю я наконец и даже не стесняюсь волнения, которое слишком отчетливо звучит в моем голосе.

Мне кажется, я уже сто лет стою под этим проклятым деревом, умирая от желания поскорей ее увидеть. С другой стороны, час назад я говорил с Хейзл, и эта пауза была мне нужна, чтобы привести нервы в порядок. В голове не укладывается, что дочка уже такая взрослая. Ну а Фи… Моя Фи…

У меня еще никогда не захватывало дух так, как сейчас. Даже когда она впервые прижала меня к этому самому дереву. Даже когда сказала, что любит меня. Даже когда, вымокшая под дождем, ворвалась в мою жизнь и в жизнь моей дочери, чтобы навсегда их изменить.

Осень ей к лицу. Янтарная, золотая и багряная листва подчеркивает ее румянец, усиливает медный блеск волос и глаз.

Платье, которое она выбрала, под стать ей самой. Кружево цвета слоновой кости, обнимая изящные изгибы, кажется вытатуированным на коже. Фи выставляет из-под платья красный башмачок, а потом поворачивается и показывает мне спину – почти совсем открытую. Только несколько маленьких пуговок на пояснице спускаются к изгибу попы.

– Ты… – Я встряхиваю головой, чтобы не сказать «блистательна», хотя этот банальный комплимент был бы абсолютной правдой. – Ты выглядишь просто невероятно.

– Ты тоже.

Мое сердце спотыкается на очередном сильном ударе, когда Фи подносит руку к животу и улыбается так, что глаза превращаются в щелочки.

– Потанцуем? – хрипло предлагаю я и, только сейчас заметив фотографа, прижимаю ее к себе.

Она пристраивает голову под мой подбородок и прижимает наши соединенные руки к груди, так что они оказываются между нашими телами, будто в коконе.

– Как планируешь сказать Хейзл? – спрашивает Фи.

Боже мой! От одного этого, по-моему, невозможно не прослезиться. Сегодня у Фарли особенный день. Ее день, день нашей любви. Но даже сейчас она не перестает думать о моей дочери. Хотя чему я удивляюсь?! Кто принял удар на себя, когда у Хейзл начался переходный возраст? Фи. А кто сидел с Хейзл в прошлом году, когда та сломала запястье? Тоже Фи.

– Скажем обыкновенно. Вместе, – отвечаю я, глядя в ее глаза цвета виски.

Она улыбается и кивает.