Все сложно

Повидаться с дочерью мне удаётся, а поговорить с ней — не особенно. В её палате куча народу. Все что-то делают, переговариваются, обсуждают. Котька выглядит ужасно напуганной прежней собой. Мне в этом видится добрый знак. Я улыбаюсь, несмотря на то, что боль внизу живота становится нестерпимой.

— Вам следует выйти.

Я заторможено киваю, иду к дверям, но вспомнив, что забыла поцеловать Котьку, бегу обратно. И чувствую, чувствую, как внутри что-то обрывается. И вытекает из меня тёплым.

— Вам нехорошо?

— Все в порядке.

Всё-таки выхожу. Осторожно, по стеночке, бреду к туалету. Смываю слёзы, струящиеся по лицу. Подставляю пульсирующие запястья под студёную воду. И тихо-тихо задушенно вою. Кто бы мне сказал, сколько я так простояла? И сколько бы простояла ещё, если бы меня не потеряли.

— Александра Ивановна! Там вас все обыскались.

— Что-то случилось, да? Операция пошла не по плану?!

— Да она даже не началась. Идите… Вам всё расскажут.

Проклиная про себя медсестру за это никому не нужное нагнетание, обхожу её по дуге и выскальзываю за дверь. В коридоре перед операционной пусто, хотя ещё совсем недавно здесь сидели и Олег, и Победный, и даже Алла Сильвестровна, которая приехала, несмотря на наши уговоры поберечься. Лечу мимо медсестёр:

— Королёв где?

— У себя.

Несусь дальше, толкаю дверь в кабинет.

— Что случилось? Почему вы здесь? Почему всё отменилось? Ей стало хуже, да? Ей стало хуже…

— Нет. В том-то и дело, что нет. Если наши последние результаты верны, всё как раз наоборот.

— Что вы хотите сказать?! — кричу я, хватаясь за сводящий болью живот. Тёплого становится больше… Больше.

— Очень похоже, что мы имеем дело с самым настоящим чудом.

— Что? Вы издеваетесь, да? Борь… Они издеваются? Это жестоко!

— Да нет же, милая. Просто опухоли больше нет.

— То есть как это — нет?

— Была. А сейчас нет. Вообще ничего, похожего на опухоль.

— Это правда? — подлетаю к Денису Николаевичу. Как последняя истеричка хватаю его за грудки. — Это правда? Вы совершенно уверены?

— Мы делаем новые дополнительные тесты. Но пока очень похоже, что рак исчез. Будто его и не было.

Я бы не поверила в такое. Да-да, ни за что бы не поверила. Если бы не эта оторопь в голосе Котькиного лечащего врача.

Глава 25

Месяц… Целый месяц уходит на то, чтобы убедиться в Котькином исцелении. Кто только её не смотрел. Какие только тесты, анализы и скрининги она не проходила. Такая слабая, что и не верилось, будто всё позади. Но в то же время переполненная надеждой, которая и давала ей силы — с каждым днём по чуть-чуть, по капельке. К декабрю моя девочка практически окрепла, а у врачей не осталось ни единого повода мучить её и дальше. Хотя, конечно, её случай и теперь представляет большой интерес для науки. Да, Котька не первая, с кем на четвёртой стадии случилась ремиссия, но каждый такой случай исключительный, как ни крути.

— Саша, ну где тебя носит?!

Сверяюсь с часами. Ух ты ж чёрт! Я и впрямь заработалась.

— Я в офисе, а что?

— В офисе она! — передразнивает меня Победный. — Давай домой дуй. У нас тут… сама увидишь.

Борис отключается, я равнодушно смотрю на трубку, но куда-то бежать не спешу. После нескольких недель эйфории, вызванной Котькиным выздоровлением, меня накрывает волной чёрной апатии. Я не могу спать, не могу нормально питаться, не могу связно мыслить, отчего страдает работа. Меня ничего не радует. Я ничего не хочу. Брожу привидением по офису, хотя от меня нет никакого толка. И на этом всё… Иногда мне кажется, я слышу детский плач. Тоненький, будто мяукающий, плач младенца. Быть может, я схожу с ума. Прямо в эти секунды. Но даже это меня не пугает. Я бы с радостью погрузилась в какую-то другую реальность. Ту реальность, где не существует боли и разъедающего, подтачивающего хребет чувства вины едва ли не перед всеми.

Мое внимание рассеяно. Поэтому домой я еду медленно-медленно, нарываясь на недовольство других участников дорожного движения, выраженного в нетерпеливых сигналах, невротическом подмигивании фар и характерной жестикуляции вынужденных меня объезжать «гонщиков». Стоит выйти из лифта, как на меня обрушиваются звуки набирающей обороты вечеринки — музыка, смех и звон бокалов. Толкаю дверь, снимаю туфли и прохожу вглубь квартиры. В коридоре едва не сталкиваюсь с пританцовывающим Победным. Знаете, одно время было у меня подозрение, что он каким-то образом узнал про нас с Олегом, уж слишком пристально Боря на нас смотрел. Слишком въедливо. Но потом меня накрыло плотней, и стало вообще плевать. А теперь, вот, почему-то вспомнилось.

— Привет. По какому случаю праздник?

— Сашка! Ну наконец-то! А это тебе наша дочь скажет. У них с мужем для нас какая-то новость. Может, я дедом стану?

Я вздрагиваю. Перед глазами темнеет. Хватываюсь за тумбочку, чтоб не упасть, забыв про зажатую в руке сумочку.

— Это вряд ли. Она же месяц как выздоровела, — шепчу я. — Да и нельзя после всех этих химий беременеть. Год как минимум.

— Ну, значит, я не угадал. Слушай, у тебя всё в порядке?

Снимаю куртку с плеч: