Все страхи мира

– Чепуха! Между нами по-прежнему сохраняется равновесие во всех отношениях! – возразил Нармонов.

– Дело не в этом. Важным фактором является соотношение между количеством стартовых установок – и их относительной уязвимостью – и количеством боеголовок, находящихся в распоряжении обеих сторон. Мы все еще можем нанести первый удар и уничтожить американские стратегические ракеты наземного базирования своими ракетами наземного базирования. Именно поэтому они проявили такую готовность демонтировать половину своих. Но основная часть их боеголовок находится в море, и теперь, впервые за все время, ракеты морского базирования получили полную возможность нанесения сокрушительного первого удара.

– Товарищ Куропаткин, вы слушаете нас? – спросил Нармонов. – Да, слушаю. Министр обороны прав. Дополнительным обстоятельством, если вы позволите мне заметить, является тот факт, что сокращение числа пусковых установок изменило общее соотношение между установками и боеголовками. Впервые за наше поколение появилась возможность поистине мощного первого удара – особенно если американцам удастся при первом ударе обезглавить наше правительство.

– Это они могут осуществить с помощью истребителей "Стеле", размещенных в Германии, – добавил министр обороны.

– Одну минуту. Вы хотите сказать, что Фаулер взорвал свой собственный город, чтобы получить предлог для нападения на нас? Разве это не безумие?

Министр обороны заговорил четко и спокойно.

– Не имеет значения, кто виновен в этом ядерном взрыве. Если Фаулер придет к выводу, что это наших рук дело, и решит действовать, у него есть такая возможность. Товарищ президент, вы должны понять следующее: с технической точки зрения наша страна находится на грани полного уничтожения. Меньше тридцати минут разделяет момент запуска американских ракет наземного базирования от их взрывов на территории нашей страны. Двадцать минут – для ракет морского базирования и всего два часа полета этих проклятых невидимых тактических бомбардировщиков, которые произведут самый выгодный первый удар. Все, что отделяет нас от полного уничтожения, – это психическое состояние президента Фаулера.

– Понятно. – Советский президент задумался. Его взгляд остановился на дисплее, где отражалось положение сил в данный момент. Когда он наконец заговорил, в его голосе ощущался гнев, вызванный размером опасности.

– Итак, что вы мне предлагаете? Напасть на американцев? На это я никогда не соглашусь.

– Нет, разумеется, но было бы разумно объявить боевую готовность наших стратегических сил. Американцы заметят это, поймут, что теперь первый сокрушительный удар невозможен, и можно будет сохранять спокойствие до тех пор, пока не возобладает здравый смысл.

– Товарищ Головко?

Первый заместитель председателя КГБ почувствовал всю меру ответственности за свой ответ на этот вопрос.

– Нам известно, что американцы объявили в своих стратегических силах боевую готовность. Не исключено, что, если мы сделаем то же самое, это будет истолковано как провокация.

– А если мы не примем такие меры, то станем гораздо более уязвимой целью, – заметил министр обороны. Он был поразительно, нечеловечески спокоен, возможно, единственный из присутствующих сохранял самообладание. – Нам известно, что американский президент испытывает огромное напряжение, что у него погибло много тысяч граждан. Он может нанести удар, не думая о последствиях. Но если ему станет известно, что мы готовы ответить на его удар своим ударом, вероятность поспешных и необдуманных действий с его стороны будет намного меньше. Мы не можем позволить себе в такой момент выказать слабость. Слабость всегда побуждает к нападению.

Нармонов обвел глазами собеседников, ожидая встретить возражения. Их не последовало.

– Объявите боевую готовность. – Повернулся он к министру обороны.

– У нас все еще нет информации из Денвера, – заметил Фаулер, потирая глаза.

– На вашем месте я бы не рассчитывал на многое, – ответил генерал Борштейн.