Все свои. 60 виньеток и 2 рассказа

Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак. Если участники эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную высь, звали ее в коридор: «Соня, подите сюда на минутку…», наслаждаясь ее смятением: заветный миг надвигался, а Николаев взор рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или как его…

Речь опять идет о взаимности, но на этот раз не только о буквальной взаимности романтических влюбленных, но и о подразумеваемой, взыскуемой, заклинаемой взаимности со стороны Мироздания, призванного поддаться гипнотическому воздействию их спаренных взоров.

Иногда эта ответная взаимность поэтически прописывается прямо в тексте – путем дерзкого сдвига точки зрения.

Они любили друг друга не… «опаленные страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля над ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим еще, может быть, больше, чем им самим. Незнакомым на улице, выстраивающимся на прогулке далям, комнатам, в которых они селились и встречались.

Тот же, по сути, сдвиг, но мотивированный более или менее правдоподобно, находим в знаменитом в свое время романе о взаимоотношениях человека и хищного животного.

Выкормив осиротевшую маленькую львицу, героиня выпускает ее на волю, а потом едет к ней на свидание в саванну, и та, после эффектно затянутой нарративной паузы, наконец появляется из‐за деревьев, чтобы признать свою приемную мать.

Если довести эту сцену узнавания до формульного блеска, получится что-то вроде: «знакомая львица в дикой Африке». (Впрочем, в романе все не так эффектно, более обыденно, мне пришлось немного усовершенствовать концовку.)

Так или иначе, перед нами еще одна вариация на тему «отклика со стороны Мироздания» – очередной нарративный компромисс между Вещью в Себе и вещами для нас, между Внеположной Объективностью Природы и нашей экзистенциальной жаждой взаимности. От львицы как одушевленного существа требуется-таки недвусмысленное согласие – согласие, при всей своей проблематичности (и тем самым чудесности!) реальное. Ведь львица одновременно и часть Природы, и член цивилизованного сообщества (гибридной семьи героини).

Ну а дальше пойдут ситуации приручения не зверей, а людей – представителей Второй Природы, часто не менее загадочной и неприступной, чем Первая.

Вспоминается небрежно-горделивая интонация, с которой полвека назад Боря Жутовский ронял свое: «У меня на Алтае есть один занятный старик!..» А из собственной жизни – «своя официантка», которая была у меня одно время в Москве, в далекие семидесятые, в кафе «Прага». Она по-матерински сажала и обслуживала меня почти без очереди (до сих пор помню ее лицо красавицы былых – уже тогда былых – времен, с темноватой кожей, как от многолетнего грима, и по-разному полуприкрытыми веками, и ее имя-отчество – Тамара Ивановна).

Дело, конечно, опять в наведении хрупкого и потому драгоценного мостика личного контакта над равнодушием огромного мира. Это еще один вариант тютчевского покрова, накинутого над бездной, но над бездной уже человеческой, социальной, урбанистической. Тем охотнее мысль возвращается к безответно гостеприимному пятачку травы под деревом на тихой ночной сантамоникской улице неподалеку от дома.

Под деревом на Вашингтон-стрит в Санта-Монике. Фото Лады Пановой

Наука и жизнь