Все течет

– Что плакать! Посмотрите на небо! Какая ночь! Какое волшебство! Часа через четыре взойдёт солнце и осветит убожество жизни. Тогда и будете плакать. Слёзы сейчас – кощунство. В такую ночь, под этим небом, под этими звёздами, женщина должна стоять на пороге своего дома и на протянутой руке, на её прекрасной ладони, предложить своё сердце в жертву любви.

«Пьян, мерзавец! – подумала Варвара. – Безвольная жертва алкоголя, ты будешь уничтожен революцией», – мысленно она погрозила ему через дорожку. Она не была пуглива, не вскрикнула, не вскочила со скамейки, не побежала прочь.

Голос между тем продолжал:

– Женские слёзы! О чём они? Другая похитила вашего друга? Перенесёте. Предоставьте обоих их судьбе: это будет для них хорошим уроком. Злорадствуйте, ибо и они разойдутся. Постоянство – это загнивание любви. Мечты любви, особенно неразделённой, куда лучше её фактов. Останьтесь при мечте, а сопернице отдайте факты. Она будет наказана этим.

Варвара подумала, что пора уйти, но её усталые ноги отказывались двинуться.

– Он ушёл от вас. Когда? Час, два, три тому назад? Считайте до пяти часов и знайте: они уже меньше любят друг друга, ибо они вкусили от яда исполненных желаний. Это вам говорит – увы! – уже не юноша, о молодая покинутая девушка, скорбящая в ночи! – с вами говорит актёр, кто двадцать пять лет был – исключительно – и в жизни и на сцене только первым любовником. С вами говорит специалист по всем оттенкам нежных чувств, он же и теоретик, и практик. Внимайте: сотни раз я был и Ромео, и Отелло, и Дон Жуан, – о младая леди Макбет, оттачивающая кинжал в тени! Что у вас: нож, стрела, яд? Бросьте всё это, о Гонерилья! Не стоит… не стоит… Мы, кто знает всё о любви, мы – первые любовники – заметьте, в конце концов бросаем женщину и поклоняемся вину. Мы теряем иллюзии. Из жалости к зрителю мы ещё произносим монологи любви, с жаром, на сцене, для вас, испуганные молодые Офелии, – пока вы ещё не бросились в пруд. Но и это – не стоит. Там слизь, там змееобразные маленькие рыбки. Что вы им? И вот я, к т о з н а е т, говорю вам: «Успокойтесь, Татьяна Дмитриевна! Не пишите ему сегодня ночью письма. Пусть уйдёт. Он ошибся, и он наказан».

Варвара наконец узнала голос. С нею говорил Истомин. Он был ещё не так давно знаменитым, на всю Россию известным и любимым артистом. Но он начал пить и теперь катился вниз, играя как гастролёр только на провинциальной сцене.

Она встала, чтобы уйти.

– Куда вы? – крикнул ей голос гневно. – Не сметь двигаться! Имейте уважение к искусству! Великий Истомин не закончил своего монолога. Аудитория не смеет двигаться! О публика! Как ты недостойна своих артистов! Он разливает священный напиток вдохновения перед тобою, а ты спешишь, чтоб съесть бутерброд с колбасой! Сядьте! – вдруг крикнул он гневно.

И Варвара поспешно села.

– Не сметь шевелиться! Дитя, ты услышишь сейчас ряд глубоких истин. Я не могу дать тебе любви, я дарю тебе позднее сокровище мудрости. Узнаю твой гимназический фартук. Милая, любовь нашла тебя и посетила в гимназии. Гимназистка, ты гибнешь-от любви между алгеброй и геометрией! О государство! Ты губишь детей твоих в твоих школах. Ты даёшь им в начальницы крысу, в учителя маньяков, в классные дамы – старых дев, злых неудачниц. Что они знают о любви? Где та школа, что учила бы главному, что человеку нужно для счастья, – любви и свободе. Они учат тебя лицемерию. Беатриче, дитя, выслушай совет мужчины. Если ты хорошенькая, то больше тебе ничего не нужно: вспорхни и лети. Но если ты урод – другое дело. Перед тобою тогда много дорог, и все они жалки. Прежде уродов отдавали в монастырь, то есть возвращали обратно, Творцу. Но с развитием уродливой цивилизации возрастает и число уродов. В монастырях – увы! – тоже поняли преимущество хорошенькой монашки. Но есть политические партии, где красота ни при чём. Пока. Там товарищ тебе не скажет: не принимаем вас, потому что вы кривобоки. Наоборот – чем страшнее, тем лучше. Повторяю: пока. Идите к ним, и «Капитал» будет вашим единственным капиталом в жизни. О великий Карл Маркс! Сколько женщин пристроило твоё слово и твой лохматый портрет! Но если б ты увидел вдруг сразу всех твоих поклонниц, твой глаз не выдержал бы! Благодетель! Ты увёл всех уродливых женщин из театров, из храмов, из семей. Они больше не ждут наших приглашений на танцы. Но я, я – Истомин! Не говорите м н е о культуре, о цивилизации, о благодетельных политических переворотах! Я – за хорошенькую женщину. Верните меня к каменному веку, но с хорошенькой женщиной, – и я согласен.

«Он слеп политически, – подумала Варвара. – Надо уйти».

– Дитя, я не слышал от вас и одного слова. Значит, вы уже научены быть добродетельной.

Варвара поднялась, чтоб уйти.