Всё тот же сон

…Потом, как известно, Вожатый пропадает — так подземная река уходит под землю. А с ним пропадал и мой интерес. Читала я честно, ни строки не пропуская, но глазами читала, на мысленный взгляд прикидывая, сколько мне ещё осталось печатных вёрст пройти — БЕЗ Вожатого (как — в том же детстве, на больших прогулках — без воды) — в совершенно для меня ненужном обществе Коменданта, Василисы Егоровны, Швабрина и не только не нужном, а презренном — Марьи Ивановны, той самой дуры Маши (слышишь родственную душу?), которая падает в обморок, когда палят из пушки, и о которой только и слышишь, что она „чрезвычайно бледна“.

Странно, что даже дуэль меня не мирила с отсутствием Вожатого, что даже любовное объяснение Гринёва с Машей ни на секунду не затмевало во мне чёрной бороды и чёрных глаз. В ИХ любви я НЕ участвовала, вся моя любовь была — к тому и весь их роман сводился к моему негодованию: — Как может Гринёв любить Марью Ивановну, а Марья Ивановна — Гринёва, когда есть — Пугачёв?»

А? Иришь! Ну не чудо ли это?

У неё есть такое: «Все бессмертные диалоги Достоевского я отдам за простодушный, незнаменитый гимназический христоматический диалог Пугачёва с Гринёвым, весь (как весь Пугачёв и весь Пушкин) идущий под эпиграфом:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю…»

Но есть та-акие зигзаги… Говорит о страсти всякого поэта к мятежу. К мятежнику. «К преступившему».

«Нет страсти к преступившему — не поэт. (Что эта страсть к преступившему при революционном строе оборачивается у поэта КОНТР-революцией — естественно, раз сами мятежники оборачиваются — властью.)»

Страшный вывод. По форме — софизм, но она шла от сути, ощущаемой ею. Ею — поэтом. Повторяю, формулировочка легкомысленная, походя, в скобках брошенная, — так нельзя! Но мысль сама… ох-ох-ох!.. как на размышления наталкивает. Да нет, — с «КОНТР» я не согласен, и абсолютно, но вопрос поставлен: что дальше? Для поэта. Петь славу? — От серца! А-а…

Ну хорошо… А потом?

По нотам?

Из Риги в Москву

8 сентября 1965 г.

Вчера я безумно устала на работе, потом ходила в прачечную за бельём, потом стояла в очереди за продуктами. Короче, домой дошла почти что «на четырёх». Писем не ждала — только позавчера получила. И вдруг… о, радость! Целых два! Не описать. На пятый этаж взлетела одним махом. Во мне всё билось и пело. Ты мой родной, ты мой любимый.