Все уезжают

Все выходные буду читать эти книги. Хочется узнать, кто же такой дед Лусии. Боже мой, сплошные тайны!

Воскресенье, 2 ноября 1986 года

Запрещено передавать песни Карлоса Варелы[19] из-за той песни, которую он впервые исполнил в маминой программе. Похоже, что он как-то не так произнес слово «свобода». Я сразу сообразила, что произошло нечто такое, потому что его тут же прервали.

Если бы подобное случилось на сьенфуэгосской радиостанции, расплачиваться пришлось бы и Вареле, и маме.

Какая прекрасная песня! Кажется, он изучает театральное искусство в Высшем институте искусств, то есть рядышком с моей школой, в том же здании, где я учусь, но я не знаю, как он выглядит. Мне бы очень хотелось с ним познакомиться. Мама говорит, что он ходит в черном и у него огромные выразительные глаза. То, что он пишет, — это чистая поэзия. Для нее транслировать его песни большая честь, и она готова рискнуть, но сейчас надо какое-то время переждать. Через месяц, хорошенько взвесив свои силы, она попытается еще раз.

ТЕ, КОГО ЗАПРЕЩЕНО ПЕРЕДАВАТЬ ПО РАДИО:

Мончо

Рафаэль

Хулио Иглесиас

Селия Крус

Ла Лупе

Ольга Гильот

Miami Sound Machine

Отдельные песни Карлоса Варелы

Майк Порсел

Меме Солис

Вилли Чирино Хосе Фелисиано[20]…

Понедельник, 3 ноября 1986 года

Вчера, возвращаясь на сборы, я вдруг поняла, почему так ненавижу воскресенья и особенно этот фиолетовый час. В семь вечера света обычно не бывает, а если он есть, то по радио передают самую плохую крестьянскую музыку — эти звуки отражаются от всех городских стен. Затем тусклым коричневатым светом загораются гаванские фонари, и я знаю, что теперь увижу эти улицы, друзей с радио, школу, маму только через неделю; новое свидание с миром… маленьким миром, какой у тебя есть, откладывается на несколько дней.

В Гавану уже пришли первые холодные фронты, поэтому все мы возвращаемся закутанные в пончо, в связанных бабушками кофтах и одолженных свитерах.

Наступает зима — карнавал бедняков.

Мы вошли в общежитие. Я взглянула на свою кровать и была поражена: на ней спала Лусия. Я ее разбудила, и она сразу же спросила меня про своего деда, словно я должна была привезти его с собой в чемодане. Мне стало смешно. Я открыла сумку и без колебаний вручила ей первую из трех маминых книг. Объяснила, что если мы с ней попадемся, нас ждет тюрьма. Лусия молча кивнула и полезла на второй ярус, явно взволнованная. Она поменялась местами с моей соседкой, чтобы нам быть вместе.

Уже понедельник, только очень рано. Я сходила в душ кое-что постирать и помыться. Лусия не спит. Она сидит в постели, вцепившись в книгу своего деда, и напоминает мне белого мышонка. Кажется, что она не дышит и только жадно впитывает в себя каждое слово. Не знаю, как она сможет сегодня заниматься. Оторвалась она от романа только однажды, чтобы сказать мне, что в нем выведена вся ее семья.

Заметно, что она всю ночь не спала и вдобавок плакала.

Вторник, 4 ноября 1986 года

Если все, о чем я прочла в выходные в романе Лопеса Дурана, действительно произошло с семьей Лусии, ее остается только пожалеть. Вообще-то подобную книгу можно написать у нас о каждом, взять хотя бы мою мать, ставшую «дочерью родины».

Лусия по-прежнему лежит в кровати. Она сказала, что у нее кружится голова и болит все тело, чтобы только не ходить на занятия и дочитать книгу. Лейтенант уже дважды ее навещал. В любой момент ее могут застукать за чтением «этого», и тогда мне несдобровать. Я уговаривала ее спрятать книгу и поспать, но хотя уже половина одиннадцатого, эта упрямица не выпускает роман из рук.

Я так намаршировалась, что у меня все ноет, да и горло еще побаливает.

Слышу, как по радио Маурисио рассказывает о выставке «Пюре представляет». Она проходила еще в январе этого года, и мне это шоу очень понравилось. А тут звонят разные люди, чтобы высказать свое мнение. Но я-то знаю, что это запись: не могут они пускать слушателей в эфир напрямую, без цензуры — порядки на радиостанциях мне хорошо известны. Моя мать, похоже, заключила пакт с ветром, потому что ее передачи хорошо слышно. Когда мы жили в Сьенфуэгосе, то в окрестных поселках тебя уже никто не слышал; теперь мы живем в Гаване, и все равно в Сьенфуэгосе тебя не слышно — радиостанция работает только для жителей столицы. Все проблемы остаются здесь, в диапазоне FM. Не понимаю, почему их так волнует то, что происходит внутри этой черной коробочки, если прозвучавшие голоса быстро забываются и все сказанное в конце концов уносит ветер.

На радио присылают письма с волосами, взятыми с лобка, и отпечатками губ на бумаге. Девушки подкарауливают ведущих у выхода и, когда их видят, как правило, разочаровываются. Однажды на передачу позвонила женщина и сказала: «Сегодня у меня такой ужасный день, Маурисио», на что он ответил: «Примите горячий душ и послушайте диск, который я для вас сейчас поставлю».