Все в руках твоих

     По службе он общался с братьями Ордена больше, чем кто-либо еще в общине, но никого так не опасался, как Брата Долона. Этот был какой-то другой. Вроде бы спокойный, уравновешенный, но скрытный, хваткий, опасный. Мит нутром чувствовал, что за его спокойствием скрывает мстительный, беспощадный охотник, который всегда наблюдает, оценивает и помнит.

    По Долону сложно было предугадать, чего ожидать и к чему готовиться. От сильного напряжения рядом с ним Мит сильно устал и чувствовал себя измотанным. За сутки, Брат ни разу не нагрубил ему, не повысил голос, даже, наоборот, был выдержан и спокоен, но только от одного его угрожающего цепкого, проникающего взгляда он чувствовал себя тревожно и не безопасно. Он сильно нервничал, в нутрии все сжалось от страха, однако стоя радом с Долоном, не думать о нем не мог. Как назло, гадкие мысли о Брате стали назойливее лезть в его голову.

     «За свой дурацкий язык и дурные мысли огребу или, хуже того, этот отомстит!» – в сердцах сердился охранник сам на себя. Навязчивые мысли из-за паники стали еще паскуднее.

    «О, Боги! - воззвал он, когда заметил, как Долон снова пронизывал его своими черным прищуренными глазами из-под лобья, брезгливо морщил нос.  Но на мгновение Миту казалось, что ноздри Брата расширялись от ярости. – Надеюсь, скоро он уедет и больше здесь не появится! Пусть любой другой, только не этот!»

      Долон дождался, когда фигура Тамаа скрылась за поворотом, а потом сухо произнес:

     - Пора.

     Ничего объяснять не требовалось. Мит знал, что это значит. Повернувшись кругом, они вернулись в казематы.

     Стража сурово и жестко выкручивала руки каждому заключенному, связывала крепкой колющейся бечевкой и привязывала по очереди к толстой, плохо выструганной жерди. А потом, подгоняя увесистыми ударами, повела их по ночным улицам к восточной окраине города.

    Идти было не далеко, но свой последний путь осужденные преступники брели не спеша, желая  перед последним вздохом вдоволь надышаться свежим прохладным воздухом, который казался им таким сладким, желанным, дорогим. Грубые пинки подгоняли процессию, но не так скоро, как хотелось бы голодной и уставшей охране, измученной за долгий день.

    Приговоренные к порке и оплате греха монетами, тащились в конце колонны, но тоже были сурово связаны и у них вид был не намного лучше, чем у разбойников, осужденных на смерть. Каждый знал, их ведут на место грядущей казни, чтобы показать, какая судьба ожидает тех, кто не раскается и не вернется на светлый путь. Приговоренные шли молча, но Ета не мог сдержаться от досады и злобы и обратился к Чову, шедшему впереди:

     - А трус-то убежал! Поди, еще мой тайник обчистит и до Палы твоей доберется. За все мразь отыграется! Чтоб он долго мучился, перед тем как сдохнуть!

     Шедший впереди дернулся и замедлил движение и без того еле плетущейся процессии. Снова наградив всех ударами, охрана навела порядок и путь продолжился. Однако Чов начал отчаянно крутить головой по сторонам.

     - Не придут дружки, не надейся. – показал свои редкие зубы толстый лысый  охранник и угрожающе помахал перед носом любопытного дубиной.

    - Брата ищу!

    - Теперь брат раскаяния не принимает. – громко загоготали охранники.

    - Не каяться, просить хочу.

    - У меня попроси, добавлю. – здоровяк замахнулся, чтобы приложить наглеца палкой, но раздался голос:

   - Хочешь счастливчика Птицу утянуть?! – ехидно спросил Долон и, не дожидаясь ответа, отошел от него прочь.

   - Счастливчик  - мразь подлая, грешно уйти, оставив эту сволочь. - у кричавшего задрожал голос, но он продолжал кричать, опасаюсь, что Брат отойдет далеко и не услышит его. – Он доберется до Насара, придет жене мстить, а потом оберет ее! Мои потом побираться будут! Найди его! Прошу! – уже рыдая, просил Чов, взывая к Долону.

   - Чего соплю пускаешь! Грабить, убивать - храбрецы, а как поймали, спасите? Тьфу. Пусть получат то, что ты другим дал. - глумился над ним шутник-конвоир, которого забавляло запоздалое раскаяние разбойника.

   Не смотря на поздний ночной час по обочинам дорог стояли жители. Они настороженно провожали взглядом идущих и шептались вслед. Лишь изредка кто-то осмеливался бросить в приговоренных законопреступников камень или пожелать мучительной смерти, потому как при брате открыто глумиться опасались.

   - Что б вам, скоты, руки поотрывали! – зло крикнула какая-то женщина и швырнула камень, метко попав рыдавшему Чову  в висок. По его лицу струйкой потекла кровь.

    Под покровом глубокой, темной ночи Мит не разглядел женщину, но ее голос ему не понравился. Он не защищал приговоренных, но орущая была ему противна. Раздражал ее противный голос, злобная ругань и опасение, что она оглушит кого-нибудь и придется раненного тащить на себе. Мужчина не успел гаркнуть, чтобы она закрыла свою луженую глотку, как Долон резко повернул в ее сторону и, хищно скалясь, зашипел:

   - А тебе какую? Которая краденое брала или на которой кольцо носишь?

Женщина замерла с открытым ртом и захлопала глазами.