Все в свое время [СИ]

Ближе к полудню — когда облака становятся чуть светлее, чем в остальное время — в отряде началось какое-то странное оживление. Люди выходили из летаргического сна, и, как ни странно, туман в их глазах замещало не отчаяние, а радость. Бодрость. Даже надежда — на то, что вот-вот это все должно закончиться. Не на счастливый финал, просто на финал — какой-нибудь. Солдаты в последний раз проверяли оружие, шутили, травили незатейливые пошловатые армейские анекдоты. Эдвард и Элис держали друг друга за руку, как невинные семнадцатилетние влюбленные на первом свидании, разгоряченные доселе еще невиданным чувством. Все ждали чуда, чуда избавления, и оно настало. Оно пришло из леса — пришло на клыках и на когтях, на рогах и на острых хвостовых опереньях, на жгутах-щупальцах, что уродливо торчали по всему телу — люди так и не поняли, кем было то божье провиденье, что избавляло их от страданий.

Но они были солдатами. А потому сражались. Как умели, как их учили, удерживая строй, отступая, прикрывая друг друга, ведя круговую оборону. В центре — офицеры, их задача в боевом столкновении — отдавать приказы. Первый эшелон, второй, плазменные пушки, с глухим шлепком выпускающие пучки раскаленных ионизированных газов. Подствольные гранатометы, огнеметы, лучи боевых ГКРов, генераторов когерентного излучения высокой мощности, в сфокусированном режиме, в режиме широкого луча. Пластиковые ножи конструкции Гордона и Клейна, оружие ближнего боя, индивидуальной защиты и последнего рубежа — Британия никогда не скупилась на вооружение своей армии. Со времен Вильгельма Великого, даже нет, раньше — с тех времен, когда римляне безуспешно штурмовали туманные берега, со времен Беовульфа и Артура Святого, армия Британии была лучшей, вера британцев — крепка, а их храбрость в сражениях с татарами за земли франков вошла в легенды. И теперь они показали себя во всей красе. Невиданные чудовища — Эдвард даже толком не смог их рассмотреть, лишь обрывочные картинки — шли волной, рвали, кусали, дробили, кололи, травили ядом. Прокусывали доспехи, вдавливали ребра в сердце, ломали позвоночники, сворачивали шеи, но даже умирая, даже погибая в муках, солдаты Его Величества не посрамили свою честь. Последний бой — самый красивый и достойный бой в их жизни, за каждого убитого они отправляли на тот свет одну тварь, и, хоть кольцо вокруг Эдварда и Элис редело, они не могли не восхититься доблестью своих спутников, которых даже не знали по имени. Муж и жена, капитан и старший сержант, они даже в этот час были вместе, ожидая, пока остальные падут, чтоб рука об руку встретить смерть в бою. Рядом не было лишь верного Нубила — Эдвард вытолкнул его подальше в начале боя, в сторону, противоположную той, откуда пришли чудовища, мечтая, чтоб раб выжил и оказал им с Элис последние почести, похоронив по христианскому обычаю. Рядом. Навека.

Тридцать человек. Двадцать. Пятнадцать. Десять. Последний бой, последняя жертва, последняя слава, за которую не дадут орден и про которую никогда не узнают родные. Ряды редеют, и вот уже капитан берется за оружие, чувствуя, как его руку крепко сжимает дорогая сердцу рука.

— Я люблю тебя, Эдвард Гамильтон, — беззвучно произносят губы, которым уже никогда не узнать сладости поцелуев.

— Я тоже люблю тебя, Элис Кроуфорд, — такой же беззвучный ответ.

И вот они наедине. Спина к спине. Вроде бы рядом еще кто-то — два, три солдата? А может и нет? Может, это миражи воспаленного воображения, мир вокруг не воспринимается как реальность. Эдвард знает только одно — Элис рядом, за спиной, с оружием в руках, и если он хочет, чтоб она жила — он должен сражаться. Глаза заливает пот, руки в крови, не своей, товарищей, но это уже не играет роли. Боль в груди — вроде бы ее что-то проткнуло, но это не имеет значения. Боль в руке — сломана кость? Не важно. Вторая еще может стрелять — чудовища умирают, а за спиной… За спиной пустота. Но и безопасность. Никто не прикрывает, но и не убивает со спины — значит Элис тоже победила, и сейчас, вот-вот, придет к нему на помощь. Эдвард сражается. Как умеет. Уже не с чудовищами — со всем миром, с собственной болью, но его ярость настолько велика, что и эти враги уступают. Затихают. Исчезают. И приходит покой… Спокойствие… И темнота… Нет мыслей, никаких — нет туннеля, в конце которого ждет свет и любовь. Есть только тьма… "Наконец-то…"

Но что-то давит… Что-то выталкивает его из темноты, из покоя, и сквозь размытую реальность Эдвард видит лицо. Не то, которое ждал. Не самое любимое лицо на свете. Не лицо Элис. Но то, что он видит — тоже прекрасно, потому что это лицо Нубила, верного Нубила, который теперь, в час смерти, позаботится о нем… В последний раз…

— Нубил… — произносят пересохшие губы, выдавливая из опустевших легких последние глотки воздуха.

— Мой лорд, я так счастлив! Я так счастлив, что вы живы!