Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ]

Хмыкнув, Князь вопросил:

— Налево свалит?

— Да у него мастеркласс по всем направлениям! — с тяжелым вздохом ответила я, вспоминая Ромкино умение вмиг перевернуть все вверх дном.

И тут Стужев сделал неожиданное предположение:

— Ребенок?! — молча смотрю на Князя, тот повторно выдает перл: — У тебя есть ребенок?!

Мексиканские страсти отдыхают! Бабули, чья память хранит воспоминания о «Просто Марии» умильно вытирая слезы потянулись вперед, мужикам явно стало скучно, молодежь все еще ждет клубнички. Почему-то я брякнула:

— Ну да… — и добавила, — твой.

Аншлаг в глазах бабулек! Искреннее сочувствие всей мужской составляющей собственно Князю, оторопелый вид у анимешки глюченной. Но Стужев отреагировал достойно, хмуро вопросив:

— И сколько ему?

— Три года! — бодро ответила я.

Задумчивый Князь, не менее задумчиво:

— Почти четыре года назад… да, я тогда пил много… Это фактически сразу после аварии…

Полный аншлаг! Я такого жадного внимания никогда не наблюдала! Бабули затаили дыхание, женщины жадно ждали продолжения, девушки приглядывались к Князю, мужики чисто из солидарности продолжали ему сочувствовать, маршрутчики смирились, и устроили остановку на три метра ниже.

— Кажется, я вспомнил, — продолжал «вспоминать» Князь, — ты тогда еще по ночам подрабатывала на Тверской…

Вот гад-гадский.

— Ну да, — нагло отвечаю, — и пожалела тебя, болезного. Видишь, чем все закончилось? Нельзя быть доброй к людям, ох нельзя!

Князь усмехнулся и с некоторым восторгом протянул:

— Ведьма ты, Марго, я даже почти поверил.

— Что значит «почти поверил»? — возмутилась я. — Алименты платить кто будет?

И тут в толпе послышалось:

— Все, попал пацан.

А Стужев смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулась в ответ.

— Правда ребенок?

— Правда, — созналась я, — и правда уже бежать нужно.

— Ты мне нужна сегодня, — уже нормальным голосом без подколок и снисходительного тона, сказал Стужев.

— Сегодня никак, — я развела руками, — у Кати ночная смена, малый дома сам, а ты меня задерживаешь.

Стужев покивал, затем спросил:

— Ты себя в зеркало видела?

Интересный вопрос.

— Я так и думал, давай в машину, — и не дожидаясь моего ответа, сам вернулся в автомобиль.

То есть мое шествование следом подразумевалось как само собой разумеющееся. Я посмотрела на самоуверенного Князя, вольготно развалившегося на водительском кресле, на толпу, жаждущую продолжения банкета, на нужную маршрутку, как раз подъехавшую. Выбор был очевиден.

Сделала ручкой няшке анимешной и помчалась в маршрутку. Стартовали мы сразу, как я вбежала, и не успела передать за проезд, как мы промчались на желтый, оставляя рванувшего следом Стужева простаивать на красном.

Знакомый с детства подъезд — раньше тут жила бабушка, потом отец замутил с Катей, ушел от нас и они поселились здесь, в квартире, которая раньше приносила семье доход. Потом родился Ромка и отец сделал единственное для сына хорошее — из квартиры он их не выгнал. В остальном папа, после возвращения к маме, наведывался сюда раз в полгода, оставлял деньги, с каждым разом все меньше, кривился, когда малыш к нему бежал, и был категорически против моего здесь частого присутствия. Мама тоже. А Катя разрывалась на двух работах, обожала сына, не держала зла на моего отца и всегда очень радовалась мне. Нет, к Кате у меня было сложное отношение, с одной стороны девчонка она не плохая, всего на шесть лет старше меня, с другой… не прошла папина попытка создать вторую семью бесследно для семьи нашей. Так что Катя для меня была кем-то все же не приятным, а вот братика я очень любила.

И открывая дверь старым ключом, я уже слышала, как босые ножки бегут по дорожке.

— Йита! — счастливый визг на всю квартиру.

— Ромка! — бухаюсь на колени и ловлю мелкого.

Маленькие ручки сжимают шею, мокрый от мороженного нос утыкается в шею, а липкая маечка явно получила мороженки больше, чем нос, но все это такие мелочи!

— Мама давно ушла? — подхватывая ребенка, разворачиваюсь, закрываю двери.

— Давно, — шепчет Ромка, продолжая прижиматься ко мне изо всех сил.

Вот Катька! Знает же, что малый боится один оставаться в квартире, могла бы и подождать меня.

— Голодный? — задала я следующий вопрос, скидывая кроссы и рюкзак и направляясь на кухню.

— Кусал! — гордо ответил Ромка.

— Мороженку? — недоверчиво спрашиваю, ибо знаю, как Катя готовит.

Ром все так же гордо кивнул.

Катя. Иногда я начинаю понимать, почему папа ушел от нее!

— Пошли варить кашку, — решительно сказала я.

— Васебную? — проявил Роммка живейший интерес.

— А то, — я вспомнила про скатерть, — и у нас даже будет скатерть-самобранка!

— Ууу, — глазенки предвкушающее засверкали. — Самабака…

— Самобранка, — поправила я. — Это значит, что ее брать… — думала сказать можно, вспомнила с кем разговариваю и категорично добавила, — нельзя.

— Самабака… — повторил Ромочка.

Мне его вариант нравился.

Зайдя на кухню с горами грязной посуды и не убранным столом, на котором имелись остатки пиццы и пустые одноразовые коробочки от покупных салатов, я усадила Ромку на детский стульчик, поставила воду греться, потом сходила за скатертью и загрузив ее в режим деликатной стирки.