Все ведьмы рыжие, или Будь моей ведьмой[СИ]

Укоризненный взгляд на меня, и обращенное к скатерти:

— Ребенок, народности людь, возраст года полтора…

— Тйи! — обиделся Ромка.

— О, да ты мужик, — восхитился Князь, — скатерть, возраст три года.

И тут чудесное творение ручной вышивки, грустно спросило:

— А волшебное слово?

— Быстро! — грубо приказал Стужев.

И вот тут чудо случилось уже у меня! Перед Ромкой, сдвинув тарелку с гречкой, возникла глиняная расписная тарелка с супом! И ложка деревянная! И тарелка с хлебом румяным и свежим! И плошка со сметанкой!

— Мама, — прошептала я, привалившись к раковине, чтобы не упасть.

— Самабака! — заорал счастливый Ромка, двигая гречку вообще подальше от себя.

— Суп? — задумчиво вопросил Князь. — А молоко, там? Бутылочка? Смеси?

— Сиси? — ехидно вставила скатерть.

— Да брось, на такое ты не способна, — отмахнулся Стужев.

Из скатерти медленно полезло… вымя, коровье, сосками вверх!

Я застыла, Ромка забыл про суп, Князь, хохотнув, сказал:

— Все, прости, не хотел обидеть.

Вымя втянулось в сукно, скатерть самодовольно заявила:

— То-то же.

Князь сделал вид, что ничего не слышал, а Ромка, схватившись за ложку, начал есть, довольный такой! Я подошла, села рядом, поставила ему сметанки, и хлеб в левую ручку всунула, ну и салфетки достала, куда без них, поросенышь он у меня конкретный, потому что маленький еще.

— Рит, а ты что будешь? — спустя несколько минут поинтересовался Стужев.

Я задумчиво на него посмотрела, а Ромка, прожевав, выдал:

— Пюе!

— Это вообще что за блюдо? — проявил совершенное незнание дитячего слэнга Князь.

Скатерка оказалась умнее:

— С грибами? — вопросила она.

— Спасибо, можно и с грибами, — прошептала я.

Широкая глиняная тарелка возникла передо мной. На коричневой поверхности возвышалась горка пюре картошки, желтенькой такой, рядом горка жаренных со сметаной грибов, и еще салат из помидор с огурцами!

— Мне как всегда, — сделал «заказ» Стужев.

Широкая тарелка из белого фарфора, нож и вилка серебряные, мясо-гриль, рис белый рассыпчатый, листья салата, морские гребешки, три маленькие пиалочки с соусами.

Князь встал, помыл руки, и с грацией аристократа приступил к ужину. Мясо, сочное с кровью, было отрезано небольшим кусочком, затем наколото на вилку, туда же накололи стручок чего-то темно-зеленого, обмакнули все это в соус и протянули мне, со словами:

— Будешь?

— Нет, спасибо, — я встала, взяла вилку и, вернувшись, тоже начала есть.

А потом Ромка сказал:

— И мозьна майозенку.

Стужев на слова Ромочки отреагировал странно. Внимательно посмотрел на него, потом на меня, мне же и было сказано:

— Я, конечно, не специалист в вопросах детского питания, но не рано ли этому шкеду давать «морозенку»?

— Майозенку, — зачем-то поправила я. Потом, опять непонятно с чего, вдруг начала объяснять: — Понимаешь, был момент, когда Катя, мама Ромки, поступила… — я запнулась, и прошептала, — не очень хорошо. Она потом одумалась и исправилась, но какой-то комплекс остался и теперь Ромке разрешает все, в том числе майозенку.

Почему-то Князь выслушал очень внимательно, и выражение лица было серьезным, а вывод:

— Значит майозенку… я правильно сказал? — молча кивнула. — Ага, то есть майозенку ребенку можно, а нормально кормить его мать отказывается? Хорошая попытка списать все на «чувство вины»!

Я оторопела, скатерка решила вмешаться:

— То есть майозенку я готовила зря?!

— Ну почему же, я съем, — невозмутимо ответил Стужев, продолжая пристально смотреть на меня.

В этот миг его уже пустая тарелка исчезла, а на ее месте явилось новое блюдо… Грибная поляна из шоколадного и сливочного мороженого, озерцо зеленоватого желе, в котором застыли рыбки из сухофруктов, и все это припорошено белым шоколадом.

— Майозенка моя! — сходу сориентировался Ромка.

— Отлично, а я Риту забираю, — вставил Князь.

Ромочка насупился, даже кулачки сжал, и выдал:

— Йита моя!

— Явно прослеживаются еврейские корни, — задумчиво произнес Стужев. — Дите, еще раз, медленно и с расстановкой — тебе майозенка, мне Рита, заметь, ты получаешь лучшее.

Малый подумал, и уверенно сказал:

— Йома!

Стужев вопросительно глянул на меня. Перевожу:

— Он не «дите», он Рома.

Князь невозмутимо протянул руку, Ромочка смущенно-удивленно-восторженно ее попытался пожать, Стужев выдал:

— Приятно познакомиться, я Алекса… дядя, в общем.

— Почему «дядя»? — удивилась я.

Отняв руку у ребенка, который активно увлекся пожиманием, Стужев наклонился ко мне, и прошептал:

— Так если он свое имя исковеркал до неузнаваемости, представляешь, что с моим сделает? Так что пусть будет «дядя».

С трудом сдержала улыбку, нет, ясно, что Стужев сейчас просто прикалывается, но умеет же.

— Ладно, держи майозенку, — Князь протянул ребенку блюдо с кулинарным шедевром.

Но Ромка радоваться не спешил, и подозрительно глядя на Стужева исподлобья, хмуро напомнил:

— Йита моя!

— Жмот, — прокомментировал Стужев.

Ромка молча и требовательно посмотрел на меня, ожидая перевода непонятного слова. Я подумала и сказала:

— Живот. У дяди болит животик.