Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами

Получить кредит стало неизмеримо проще, чем когда-либо раньше. Первая кредитная карта появилась в 1950 году; но лишь к последнему десятилетию двадцатого века кредитные карты стали широко распространены среди всех слоев общества, и многие их держатели тратили больше, чем зарабатывали, не в состоянии ежемесячно погашать свои задолженности. Выдавать претензии на богатство за само богатство теперь могли не только финансовые институты развитых стран Запада, но и их граждане, которые всё больше погружались в пучину закредитованности. Например, совокупный частный долг населения Соединенных Штатов за десять лет, прошедшие с 1998 до 2008 года, рос более чем в три раза быстрее, чем государственный долг. У американских семей, выплачивавших ипотеку, задолженность в среднем на 22 % превышала стоимость дома[547]. Совокупный студенческий долг в Соединенных Штатах в 2019 году называли кризисом в размере 1,5 триллиона долларов. Кредиты домохозяйств стали заменой существования на заработную плату, которая всё больше отставала от прожиточного минимума[548].

Но несмотря на рост закредитованности, жизнь в долг в неолиберальную эпоху всё еще считается делом постыдным. В интервью 1981 года Маргарет Тэтчер сказала: «Моя политика базируется не на какой-то экономической теории, а на простых принципах, на которых воспитывали меня и миллионы таких, как я: честная ежедневная работа за достойную оплату; жизнь по средствам; накопления на черный день; вовремя оплаченные счета; уважение к закону»[549]. Но всё меньше из этих упомянутых миллионов жили по средствам или откладывали на черный день; вместо этого они брали взаймы, чтобы остаться на плаву. В 1971 году Barclays Bank предлагал единственную в Великобритании кредитную карту, Barclaycard, и суммарная задолженность по ней составляла всего 32 миллиона фунтов стерлингов; к 2019 году на руках населения находились тысячи видов кредитных карт, а совокупная задолженность по ним превышала 72 миллиарда фунтов стерлингов. Если прибавить эту цифру к овердрафтам по текущим счетам и кредитам физическим лицам, общенациональный долг населения Великобритании составил в 2019 году 225 миллиардов фунтов стерлингов[550]. Вряд ли кто-либо в современной Великобритании живет по средствам — не только потому, что во времена постмодерна нам всегда требуется всё и сразу, но и потому, что зарплаты отстают от прожиточного минимума.

Долги — это средство контроля, утверждает Дэвид Гребер. Нет лучшего способа оправдать неравенство во взаимоотношениях власти и подчинения, «чем выразить их языком долга, <…> потому что это сразу создает впечатление, будто сама жертва делает что-то не так»[551].

После Шока Никсона 1971 года пышным цветом расцвел рентный капитализм. Рантье, в отличие от традиционного производственного капиталиста, зарабатывают на владении существующими активами, а одними из самых прибыльных активов являются долговые. Следовательно, кредиторы заинтересованы в том, чтобы правительства, предприятия и граждане оставались по уши в долгах, чтобы получать от этого больше прибыли. Ставка на ренту более безопасна, чем ставка на прибыль, получаемую в традиционном капиталистическом производстве. Прибыль не гарантирована отчасти потому, что зависит от множества местных условий. Гораздо безопаснее инвестировать капитал в недвижимость в Нью-Йорке или Лондоне, покупая и продавая ее для получения огромной прибыли.

Кроме того, снижение налога на прибыль способствует росту доли рентного капитализма. В Великобритании, например, в конце 2020 года стандартный налог на прибыль корпораций составлял 20 %, а подоходный налог для тех, кто получает зарплату от 50 001 до 150 000 фунтов стерлингов в год, — 40 %. Если добавить к этому легкость вывода инвестиционной прибыли в налоговые убежища, где рантье могут увеличивать свое богатство, избегая налогов, становится очевидным, почему рентный капитализм процветает в последние полвека, даже если это означает, что правительства, корпорации и граждане страдают под гнетом огромных долгов.