Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв

Она скорчила гримасу и вошла. Я последовал за ней и запер за нами дверь. Она недолго носила зеленый пляжный костюм, если его можно было так назвать. Теперь она была одета в простое белое платье, которое могло стоить десять долларов или сто, вероятнее последнее, на ногах были белые лайковые туфли-лодочки на высоких каблуках-шпильках. Ее волосы были аккуратно причесаны и блестели, каждая заколка была там, где ей следует. Кроме того, на руках у нее были маленькие белые перчатки. В Рино они имели чисто декоративное назначение.

Я могу перечислить по пунктам достоинства внешности девушки, когда на ней надеты брюки, не испытывая при этом никаких эмоций. Мне необходимо увидеть девушку в платье, прежде чем подытожить свои впечатления и в итоге почувствовать личную заинтересованность. Это было очень подходящее платье для того, чтобы произвести впечатление: прямое, модное, без рукавов, с квадратным вырезом, из хлопчатобумажной ткани с особой выработкой… питейной, — пришло мне на память воспоминание о фотографиях из раздела мод, которым я редко уделял внимание. На ней не было ни одной драгоценности. Ничего такого, что бы своим причудливым стилем, цветом или отделкой рассеивало бы внимание от нее самой, и, вероятно, любой мужчина проявил бы к ней интерес.

— Вы так красивы. Теперь я могу пойти принять душ? — сказал я.

— Вы — лгун. Я не красива и никогда не буду, — ответила она. — Я просто чертовски сексуальна.

— Вы также чертовски много выпили, — заметил я.

Она отрицательно покачала головой и сняла перчатки, демонстрируя этим, что чувствует себя, как дома. Она заявила:

— Я не пьяна. Я выпила только один бокал, когда вернулась домой… вы тоже выпили, если судить по этой фляжке… а затем я подумала об этом чертовом гамбургере, и от этой мысли мне стало тошно. А потом я решила отправиться поесть в одиночестве, и от этого мне тоже стало тошно. Оденьтесь поприличней. Вы отвезете меня пообедать.

В течение мгновения я ее рассматривал. Если она играла, то очень, очень хорошо.

— Вы не забыли добавить одно слово? — произнес я.

Она ненадолго нахмурила брови и спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Оно начинается на букву «п», — подсказал я.

Она на меня взглянула. Что-то произошло в ее необычных зеленых глазах. Она облизнула губы.

— Пожалуйста? — Затем она сказала негромко: — Пожалуйста! Я с ума схожу в этом проклятом большом доме, в котором не с кем поговорить, кроме собаки. Я заплачу за…

— Перестаньте, — бросил я. — «Снято», как говорят в Голливуде. Садитесь и покурите, если что-нибудь найдете. Через минуту я к вам присоединюсь.

Я взял из стенного шкафа просторные брюки и куртку, из чемоданчика рубашку, собрал необходимые принадлежности и отправился в ванную.

— Угощайтесь, если захотите выпить, — крикнул я, вешая халат. — Лед вам надо будет взять из машины, стоящей снаружи.

Ее голос раздался прямо у меня за спиной:

— Господи, что с вами случилось?

Я как раз натягивал трусы. Мне удалось побороть реакцию оскорбленной скромности, я просто закончил то, чем был занят, и повернулся, чтобы на нее посмотреть. Она стояла в дверном проеме, держа руку на двери, которую она бесшумно открыла.

— Что случилось? — спросил я. — Что вы имеете в виду?

Она указала рукой в направлении различных отметин на тех частях моего тела, которые были все еще выставлены на всеобщее обозрение.

— А, эти, — произнес я. — Во время войны джип, на котором я ехал, подорвался на мине, и пришлось извлекать куски ржавого железа, вонзившиеся в мое тело.

— Ржавого железа? — спросила она. — Свинца, вы имеете в виду! Я знаю, какие бывают шрамы от пуль. У Дюка Лоугана есть парочка таких шрамов, которые заметны, когда он снимает рубашку.

— Молодец старина Дюк.

— Кто вы, Хелм? — прошептала она. — Что вы здесь делаете? Что вам надо?

Я подошел к ней, вытянул руку и оттолкнул ее на шаг назад.

— Мне надо, чтобы вы убрались отсюда, чтобы я мог одеться, — сказал я и понял, что совершил серьезную ошибку.

Это был длинный день. Полагаю, что, вероятно, я находился под впечатлением того эпизода, который произошел у меня с Бет в горах. Меня обуревали противоречивые чувства, которым требовался выход. Мне не следовало бы приближаться к этому ребенку. Мне не следовало бы к нему притрагиваться.

Внезапно все изменилось, первый шаг был сделан. Мы оба это поняли. Она все еще стояла в дверном проеме, глядя на меня.

— Вы уверены, что этого хотите? — прошептала она, и теперь ее зеленые глаза смеялись надо мной, так как я стоял в трусах и в моих глазах читалось откровенное желание, в этом не было сомнений.

— Дорогая, если вы не будете осторожнее, то вы добьетесь, что ваше чудесное платье будет сильно измято, — сказал я.

— Его не так легко измять, — заметила она спокойно. — Поэтому я его и надела. Но если вас это беспокоит, то снимите его.