Все зеркало

Что на калеку обижаться? Он и так судьбой ушиблен. Уже в рост входит, а какой с парнишки спрос? Тут у него роль шута – зубоскалить над приезжими.

– Было. – Стэн сгрёб ложкой ещё порцию сытной еды. – Но отшибло.

– Это запросто, – согласился малый, тонко сведущий в историях про выпивох и оглоушенных. – Одного взрывом шарахнуло на шахте, другой с коня башкой ударился. Оба с пьянкой завязали. Или бутылкой по черепу. Кого бутылкой, проповедовать ушёл – босой, в мешок одетый, с посохом. Чисто Моисей, только безрогий. Крепко приложило, говорить псалмами стал…

Меж тем гость с аппетитом выскребал тарелку, потом подтёр остатки мясного соуса куском лепёшки, пока дно не засияло. Блаженно вздохнул.

– Я ищу одного человека.

«Чтоб грохнуть!» – У парнишки захолонуло в груди. Может, тут хоть что-нибудь случится?

Накатило – и отхлынуло.

«Дурь. Не бредь. Последний, кто чего-то стоил, без пути в мешке ушёл. Наверно, в Юту к мормонам подался. Там примут. Если краснокожие дорогой скальп с него не сняли».

– …да, мне кофе долго ждать? И прихвати сигару.

От сытости Стэн чуток осовел. Самый раз залить спиртного, но – нельзя. Глотнёшь, а он тут как тут. По пустякам его звать глупо. Но на крайний случай есть в карманах пара плоских фляжек – слева виски, справа эфир от патентованного зубодёра.

– Зря ищешь, – скособочившись, малый поднялся. – Здесь тебе нет противника.

– Мне нужен не враг.

– А кто?

– Чего ты шепчешь? мы одни.

– Глянь наверх, дверь приоткрыта, – сказал Баст одними губами.

– Ты-то не донесёшь?.. Пол-орла, – напомнил Стэн.

– Я помню. И ты не забудь.

«А тысячу лучше», – защекотало в душе. Послышалось звяканье – так звучит кожаный мешочек с сотней золотых «орлов». Главный судья всей территории Нью-Мексико вручает ему – прилюдно! – и громко говорит: «Юный Бастер Библоу, ты настоящий гражданин. За помощь правосудию, за голову злодея Кри…» Где-то рядышком, под перекладиной, качается этот бродяга, его сапоги не достают земли, вороны садятся ему на голову…

Среди людей, шипя, ползёт зависть, как гремучая змея. Почему не мне? почему этому?.. Слышны злобные мысли – «Бастер, ха… Бастард! Эй, Баст, два виски и сельтерской! Шевелись, ты, птичья лапа!..»

«Я вам покажу. Средний палец. Оденусь как джентльмен, уеду в дилижансе, в Юту. Женюсь на одной, а потом на второй. Там можно. И фамилию сменю, чтобы не быть Библоу[3]».

– Кого ж тебе надо?

– Кабы знать… – Гость нахмурился, потупился. – Видишь ли… Баст, да?.. я был в индейских землях, у команчей, схоронил там гоблина. С тех пор не убиваю.

– А?..

– Он запретил. Он со мной. – Стэн потыкал себе пальцем в лоб над бровью. – Нуннупи, так их команчи зовут. С ребёнка, ростом фута на четыре. Тощенький такой, глаза совиные.

«Точно, в уме повредился, – определил Баст, вновь присаживаясь к гостю. – То-то о нём приезжие молчат, будто он сгинул. А оно вот чего. Тут держи ухо востро!.. Может, стрелять индейский чёрт и запретил, а резать?.. Заснём, а он всех чик, и нету. В жертву духам».

– Зачем же ты хоронил его? Увидел бы – и в сторону. Ещё об гоблина мараться…

– Не шакал ведь. Вроде, человечек. Говорил по-нашему. Я зимовал в горах… ночь была ясная, морозная, и гром ударил, как в грозу. Схватил ружьё, выскочил – луна с неба рухнула, неподалёку. Лес загорелся. На том месте я и нашёл его. Он полз прочь от пожара, весь пораненный. Лубки я ему наложил кое-как, но впустую – когда нутро отшиблено, не каждый выживет. Да и чем лечить-то? Вливал ему в рот виски по глотку…

Слушая, Баст затаил дыхание.

– …Вот он и говорит мне: «Стэн, помираю, вынеси меня наружу – с небом попрощаться. Не вернуться мне туда. И ты скоро покойник, вижу у тебя петлю на шее и дыру в груди. Сделай милость – найди того, за кем я пришёл. В долгу не останусь».

– Ну и дьявольщина у команчей!..

– Заткнись, – огрызнулся Стэн. – Всё по закону Божию. Мне потом команчи рассказали. Нуннупи, если к ним по-доброму, добром и отвечают.

– И чем же тебе карлик отплатил?

– Нашёл, чем, – уклонился гость от прямого ответа. – Если бы не он, мне тут с тобою не сидеть.

Совет и завет человечка с глазами совы Стэн памятовал прочно, как «Отче наш». Совет хранил его, а вот завет велел без устали скитаться, словно Вечному Жиду.

«Если доживу до дня поминовения усопших – помяну его как Джона Доу[4]. Не о Нуннупи же молиться».

– …так вот, я ищу того, кто умер пятого апреля в год, когда французы воевать затеяли с пруссаками.

– Кто с кем?.. – опешил Баст, и лишь потом понял, что сказал гость. – Так ты по кладбищам ищешь? по надгробиям?

– …или когда эти, в Вашингтоне, приняли закон, чтоб ниггерам голосовать. Пятнадцатую поправку к Конституции.

«Умён был Нуннупи, мудрая сова, всё-то он знал. Похоже, с неба через подзорную трубу слушал. Жаль, что умер. Останься он живым – мы бы сдружились, вместе грабили. Но без убийства, по завету».

Упоминание про пятое апреля слегка укололо Баста, но – где мы, а где индейский гоблин?.. Мало ли, почему день совпал. Их в году не так-то много, в каждый кто-нибудь родился или помер. Иногда прям в один час.